Конторович Александр Сергеевич
Шрифт:
Так, что там у Чалого? Я вышел в каземат, смотрящий в сторону входа. Вот и немцы. Уже не очень далеко. Один несет на плече пулемет, похоже что МГ-34. Еще двое тащат коробки с лентами. Неплохо, запас патронов нам не помешает. Передний немец вооружен автоматом, погоны явно не солдатские. Надо полагать, его прислали вместо убитого унтера. Учтем. Подбежав к лестнице, я окликнул Севергина.
– Чалый!
– Здеся!
– Переднего живьем брать! Того, что с автоматом идет. Это унтер-офицер, может что-то полезное поведать.
– Усек! Еще пару человек нам в помощь дай.
Я обернулся к бойцам у пулемета.
– Ты и ты – вниз! Винтовки оставить, вон в комнате штыки немецкие возьмите, они для рукопашной в самый раз будут. Задачу вам на месте объяснят. Понеслись!
Сам я занял их место у пулемета. Проверил его, поводил стволом вправо-влево. Нормально, работать можно. Немцы между тем подходили ближе. Вот они спустились в траншею, подошли к двери, и унтер стукнул по ней кулаком.
– Эй, там! Хорош спать!
– Один момент, господин унтер-офицер! Уже пошли открывать дверь! – крикнул я в ответ.
Однако… Что-то, видимо, не то ляпнул, и унтер насторожился. Положил руки на автомат. Внизу заскрипела, отворяясь, дверь. Перехватив автомат поудобнее, унтер шагнул в проем.
Хрясь!
Возня, приглушенные крики!
Из двери выскочил взъерошенный немец, пробежал пару шагов и осел на землю – под лопаткой у него нарисовалась рукоятка заточки. Надо же! У Чалого их что – запас? Из дота выскочил боец и, подхватив немца под руки, уволок его назад. Снизу поднялись бойцы, которых я посылал в помощь Севергину. Они несли несколько коробок с патронами.
– Что там?
– Порядок, старшой!
– Полный?
– Унтера скрутили, остальных… ну, в общем, успокоили. Патроны куда тащить?
– Тут все?
– Нет, Чалый себе четыре коробки оставил, вместе с пулеметом.
– Тогда три коробки здесь оставьте, остальные – к угловому пулемету, тому, что на дорогу смотрит. После этого в той комнате посмотрите, я ленты пустые видел, сюда их давайте, и всех свободных усаживайте ленты патронами набивать.
Снизу поднялся боец, толкавший перед собой связанного унтера. Тот был весь помятый и какой-то скособоченный. Видать, его неплохо приложили в драке.
– Ага! Вот и гостенька дорогой пожаловал! Волоките его в угловой каземат!
Боец провел немца в каземат и весьма нелюбезно пихнул на ящик, стоявший в углу. Подтащив такой же ящик, я уселся напротив.
– Итак, ваше имя, звание и номер части?
– Герберт Моргенталь, фельдфебель второй роты, первого батальона, восемнадцатого пехотного полка.
Ага, вот чего он дернулся! Это я, по растяпости своей, фельдфебеля не так протитуловал. Учтем на будущее!
– Что находится там? – Я махнул рукой в направлении станции.
– Я не буду отвечать на этот вопрос.
– Да? Вы представляете себе, солдаты какой части захватили вас в плен?
Немец изобразил на лице вопрос.
– Это штрафники, фельдфебель. Вам надо объяснять, чем они отличаются от строевых частей Красной Армии?
А немца-то проняло! Аж побелел, горемыка. Ничего, родной, сейчас я тебе еще добавлю.
– Как вы понимаете, в отличие от строевых армейских подразделений, штрафники не очень озабочены вопросами морали и нравственности. Так что и способы их обращения с пленными, скажем так, далеки от общепринятых.
– Вы не посмеете! Есть же Гаагская конвенция…
– Которую Германия как раз и не подписала. Видимо, по забывчивости, не так ли? Впрочем, вам лично от этого не легче.
– Но вы же офицер! Вы не можете…
– Я – такой же штрафник, как и все остальные. Вы видите у меня знаки различия офицера?
– Все равно! Вы их командир и отвечаете по законам военного времени!
– Значит, так, родной. – Я вытащил из кармана коробок спичек и повертел его перед лицом немца. – Что это?
– Спички…
– И как я могу их сейчас использовать?
– Вы хотите меня поджечь?!
Господи, ну и фантазер!
– Нет, фельдфебель, все гораздо проще…
И я популярно пояснил ему некоторые, доселе ему неизвестные аспекты применения обыкновенных спичек. К концу моего повествования немец был бледен, как хорошо побеленный потолок. Голос его задрожал и плотину молчания наконец прорвало.
Через некоторое время фельдфебель умолк. Я не перебивал его, переваривая услышанное. Наступила тишина, которую прервал зуммер телефона.