Старик немного хвастался и впадал в несвойственный для чёрта лиризм. Я извинил ему это. Что поделаешь? Жизнь искажает даже дьявола, окисляя своими ядами крепко скованную душу его. К тому же, у всех голова кругла, а мысли угловаты, и каждый, глядя в зеркало, видит красавца.

Остановясь среди могил, Дьявол крикнул голосом владыки:

— Кто здесь мудрый и честный человек?..

Был момент молчания, потом — вдруг — земля всколыхнулась под ногами моими, и точно сугробы грязного снега покрыли холмы кладбища. Как будто тысячи молний рыли её изнутри, или в недрах её судорожно повернулось некое чудовище-гигант. Всё вокруг зацвело желтовато-грязным цветом, всюду, точно стебли сухих трав под гром, закачались скелеты, наполняя тишину трением гостей и сухими толчками суставов друг о друга и плиты могил. Толкая друг друга, скелеты вылезали на камни, всюду мелькали черепа, похожие на одуванчики, плотная сеть рёбер тесной клеткой окружала меня, напряжённо вздрагивали голени под тяжестью уродливо развёрстых костей таза, и всё вокруг кипело в безмолвной суете…

Холодный смех Дьявола покрыл безличные звуки.

— Смотри — они все вылезли, все до одного! — сказал он. — И даже городские дурачки — среди них! Стошнило землю, и вот она изрыгнула из недр своих мёртвую мудрость людей…

Влажный шум быстро рос — казалось, чья-то невидимая рука жадно роется в сыром мусоре, сметённом дворником в углу двора.

— Вот как много было в жизни честных и мудрых людей! — воскликнул Дьявол, широко простирая свои крылья над тысячами обломков, теснивших его со всех сторон.

— Кто из вас больше всех сделал людям добра? — громко спросил он.

Всё вокруг зашипело, подобно грибам, когда их жарят в сметане на большой сковороде.

— Позвольте мне пройти вперёд! — тоскливо закричал кто-то.

— Это я, Хозяин, я здесь! Это я доказал, что единица — ноль в сумме общества!

— Я пошёл дальше его! — возражали откуда-то издали. — Я учил, что всё общество — сумма нолей и потому массы должны подчиняться воле групп.

— А во главе групп стоит единица — и это я! — торжественно крикнул некто.

— Почему — вы? — раздалось несколько тревожных голосов.

— Мой дядя был король!

— Ах, это дядюшке вашего высочества преждевременно отрубили голову?

— Короли теряют головы всегда вовремя! — гордо ответили кости потомка костей, когда-то сидевших на троне.

— Ого-о! — раздался довольный шёпот. — Среди нас есть король! Это встретишь не на всяком кладбище…

Влажные шёпоты и трение костей сливались в один клубок, становясь всё гуще, тяжелее.

— Посмотрите — правда ли, что кости королей голубого цвета? — торопливо спросил маленький скелет с кривым позвоночником.

— Позвольте вам сказать… — внушительно начал какой-то скелет, сидевший верхом на памятнике.

— Лучший пластырь для мозолей — мой! — крикнул кто-то сзади него.

— Я тот самый архитектор…

Но широкий и низенький скелет, расталкивая всех короткими костями рук, кричал, заглушая шелест мёртвых голосов:

— Братие во Христе! Не я ли это врач ваш духовный, не я ли лечил пластырем кроткого утешения мозоли ваших душ, натёртые печалями вашей жизни?

— Страданий нет! — заявил кто-то раздражённо. — Всё существует только в представлении.

— Тот архитектор, который изобрёл низкие двери…

— А я — бумагу для истребления мух!..

— …для того, чтобы люди, входя в дом, невольно склоняли голову перед хозяином его… — раздавался назойливый голос.

— Не мне ли принадлежит первенство, братие? Это я поил души ваши, алкавшие забвения печалей, млеком и мёдом размышлений моих о тщете всего земного!

— Всё, что есть, — установлено раз навсегда! — прожужжал чей-то глухой голос.

Скелет с одной ногой, сидевший на сером камне, поднял голень, вытянул её и почему-то крикнул:

— Разумеется, так!

Кладбище превратилось в рынок, где каждый выхвалял свой товар. В тёмную пустыню ночной тишины вливалась мутная река подавленных криков, поток грязного хвастовства, душного самолюбия. Как будто туча комаров кружилась над гнилым болотом и пела, ныла и жужжала, наполняя воздух всеми отравами, всеми ядами могил. Все толпились вокруг Дьявола, остановив на лице его тёмные впадины глаз и стиснутые зубы свои, — точно он был покупателем старья. Воскресали одна за другой мёртвые мысли и кружились в воздухе, как жалкие осенние листья.

Дьявол смотрел на это кипение зелёными глазами, и его взгляд изливал на груды костей фосфорически мерцающий холодный свет.

Скелет, сидевший на земле у ног его, говорил, подняв кости руки выше черепа и плавно качая ими в воздухе:

— Каждая женщина должна принадлежать одному мужчине…

Но в его шёпот вплетался другой звук, слова его речи странно обнимались с другими словами.

— Только мёртвому ведома истина!..

И кружились медленно ещё слова:

— Отец, говорил я, подобен пауку…