И как печально становится, когда эти правила вынуждены соблюдать те, у кого нет возможности платить за всех. Например, свадьба в России — удовольствие недешевое, особенно в Москве, где дорого не только снять помещение, но и нанять свадебного конферансье — тамаду, что в последние годы стало традицией. Тамада должен быть у всех, независимо от того, есть у тебя деньги или нет. Все должны ездить на «Роллс-Ройсе» и давать сногсшибательные ужины.

Одна моя подруга выходила в Москве замуж за парня, с которым прожила несколько лет. Оба зарабатывают меньше тысячи долларов в месяц. Родители тоже небогаты. Но свадьбу устраивают умопомрачительную, в традиционном стиле: после венчания молодых сажают в «Роллс-Ройс» и возят по городу всю вторую половину дня. Их сопровождает мини-автобус, набитый приятелями. Это называется «кататься», то есть совершать увеселительную прогулку, и составляет непременную часть русской свадьбы.

Вечером мы ужинаем в прекрасном ресторане, который они сняли; при этом нас развлекает профессиональный свадебный конферансье. Ночь молодые супруги проводят в гостинице, а на следующий день мы встречаемся дома у новобрачных. И тут выясняется, как была оплачена свадьба: отец жениха продал квартиру — единственную крупную собственность семьи.

Я молчу, но я потрясена. Продать недвижимость ради одного-единственного вечера — мои рациональные финские мозги отказываются это понимать. Это потому, что я по сравнению с этими людьми богачка. Поэтому мне не понять, каково это — едва сводить концы с концами и при этом постоянно пытаться делать вид, что у тебя, несмотря ни на что, все нормально. Что все так, как должно быть. Ведь не бывает молодоженов, которым не по карману прокатиться на «Роллс-Ройсе», нанять конферансье и оплатить ужин из четырех перемен на тридцать персон.

Важно не как идут дела, а как это выглядит со стороны. Это не означает, что люди не понимают реального положения вещей. Просто об этом не говорят. Фасад стоит крепко до тех пор, пока кто-нибудь не попытается посмотреть, что там с обратной стороны. Держи фасон — и плати за всех, даже если на самом деле не можешь себе этого позволить. В России открыто обсуждают множество тем, которые в Финляндии — табу. Говорят о зарплате, болезни, смерти. Можно обсуждать экзистенциальные вопросы совершенно с незнакомыми людьми. Совершенно нормально спросить, сколько зарабатывает собеседник. Нормально обсуждать свое отношение к Богу. Но о сумме ресторанного счета — не говорят.

Мой самолет приземляется в московском аэропорту Шереметьево. Теперь самое главное — успеть первой.

В узком проходе к паспортному контролю я несусь, лавируя между финскими бизнесменами. Толкнула одного, другого; мне вслед отпускают нелестные замечания. Но я не обращаю на них внимания, потому что спешу.

Я бегу вниз по лестнице к паспортному контролю, который в это время частенько бывает пустым — предположим, я бежала достаточно резво. Сейчас приземлится китайский самолет. Теперь значение имеет только одно: успеть на контроль до китайцев. Иначе в очереди можно стоять часами, потому что стражи российских границ, как и их коллеги во всех аэропортах мира, с особой тщательностью изучают документы людей с узкими глазами и смуглой кожей.

Только в России это занимает как минимум вдвое больше времени. Когда выстраивается очередь, служащие паспортного контроля даже не пытаются работать быстрее или позвать на подмогу коллег. Пускай люди постоят. Подумаешь, очередь!

Вообще жить в Москве означает одно: предвидеть проблемы и избегать их. Это умение очень важно, например, когда едешь на метро в час пик. Московское метро рассчитано на несколько миллионов человек, но отнюдь не на пятнадцать миллионов — столько живет в Москве сейчас. Проходы слишком узкие. Когда прибывают два поезда одновременно и сотни людей с обоих перронов устремляются вперед, результатом может быть только дикая давка.

Поэтому я научилась бегать — и бегать быстро. Если я вижу, что одновременно с моим поездом подходит другой, я со всех ног мчусь к эскалаторам, пока толпа не сдавила меня. Это если предположить, что я в битком набитом вагоне заранее протолкалась к дверям, чтобы выскочить, как только они откроются.

Здесь надо все время быть начеку, иначе так и будешь плестись позади всех. Никому ничего не дается просто так, ни на работе, ни на улицах, ибо этот город, говоря словами старого советского фильма, слезам не верит. Москва — город бессердечный и в высшей степени несентиментальный; люди здесь борются за выживание и озабочены одним: заработать деньги. «Деньги, деньги, деньги», — отстукивают высокие каблучки по асфальту Тверской или начищенные до лакированного блеска ботинки по Большой Якиманке.

Все ужасно спешат. Жители Нью-Йорка нервно курят в сторонке, если надо обогнать толпу или протолкаться в начало очереди. Чему здесь необходимо научиться первым делом, так это орудовать локтями. Иначе окажешься в конце очереди — да так там и останешься.

Как раз для Москвы в этом нет ничего особенного: русское общество принадлежит тем, кто не боится быть нахрапистым. Я понимаю это, когда в первый раз в жизни принимаю участие в русском телевизионном ток-шоу — программе «Времечко» на третьем канале.

Ведущие программы отказываются сказать мне, что мы будем обсуждать, но я решаю, что речь пойдет о конфликте с Эстонией из-за памятника. Кажется, я угадала; но вот чего я не смогла предвидеть, так это что я к тому же должна буду подробно отчитаться о финской пенсионной системе для ветеранов войны.

Я справляюсь с ситуацией и в общих чертах рассказываю, как функционирует система. К тому же реагировать надо молниеносно: если ты молчишь две секунды, слово передают другому. Я стараюсь изо всех сил, но я принимаю участие в русском ток-шоу в первый раз и русские участники дискуссии с досадной легкостью обгоняют меня (разумеется, никому и в голову не приходит, что стоило бы уважительнее отнестись к иностранцу, для которого русский язык не родной). Главный ораторский прием — говорить всем вместе и просто-напросто перекрикивать собеседника.