Первые два дерева выросли почти на три метра. Следующие оказались чуть пониже, поэтому путник должен был идти прямо среди ветвей и листьев. Чтобы увидеть то, что находится по сторонам, ему бы пришлось иногда наклоняться там, где ветви спускались к земле слишком низко.

Но все это было делом будущего. В момент, когда прибыл Каллиграф, Лекс пытался сообразить, как избавиться от базальтовых цилиндров, которые он вынул из земли и отставил за ненадобностью в сторону. Куда теперь их девать, он просто не знал.

Но они точно были не на месте.

Учитель молча пошел вокруг ивы, той, что Лекс вырастил первой. Иногда останавливался, присматривался. Подошел почти к самым листьям, даже тронул один — слегка прикоснулся подушечками пальцев к его поверхности и сразу отдернул руку. Отошел назад и осмотрел снова.

Лишь когда сделал полный круг у первого дерева, он рассеянно посмотрел на следующее — с другой стороны аллеи. Каллиграф словно ожидал, что второе дерево будет просто точной копией первого, и только хотел в этом убедиться.

Что бы он ни думал, ему пришлось изменить свое мнение. Лекс просто не мог себе позволить повторяться.

Конечно, общие элементы были, многие листья, если сорвать, отличить оказалось бы сложно. Хотя Лекс думал, что, если постараться, подобные мелочи, отличающие два внешне похожих листа, можно бы было найти. Он не копировал. И даже если рисовал заново, создавая следующее дерево и пользуясь тем, чему научился при создании первого, все равно это было новое дерево. Не копия первого.

Другие ветви, другой возраст, другая кора и другие жуки, лакомившиеся этой корой, оставившие когда-то на ней свой след. Другие листья и другой сок, позволивший этим листьям вырасти.

Каллиграф обратил внимание на предмет терзаний Лекса лишь после того, как обошел все четыре дерева.

— Они тебе нужны? — указал он на вынутый базальт.

Лекс молча помотал головой.

Каллиграф кивнул. Посмотрел куда-то за спину ученика, видимо, на ту пару цилиндров, что мальчик вынул и поставил с другой стороны. Лекс повернулся вслед за его взглядом, но вынутого базальта уже не увидел. Он повернулся обратно и тут же понял, что то время, которое он потратил на поворот головы, Каллиграф использовал, чтобы избавиться и от оставшихся двух цилиндров.

— Больше так не делай, — без всякой эмоции сказал учитель. Может, какие-то эмоции и были, но они потерялись при осознавании чужого языка. — Покажи где, и я подготовлю тебе ямы.

Лекс кивнул.

— И спасибо за первые четыре чудесных дерева моей аллеи. — Китаец слегка поклонился.

Лекс поклонился в ответ, стараясь сделать поклон более глубоким. Где-то он слышал, что так требуется. Или там речь шла о японцах?

— Прежде чем я начну тебя учить, тебе следует понять правила этого мира. Моего мира. Он такой, какой есть, — не случайно. В нем существуют правила — мои. Он такой, потому что вокруг слишком много глупых и недальновидных людей, желающих моей смерти. Поэтому именно в этом мире самым сильным всегда будет Каллиграф. А так как ни одного Каллиграфа вокруг я больше не знаю, то здесь всегда самым сильным буду я.

Мастер взялся за свою кисть, выбрал место на песке, чистое от следов Лекса и абсолютно ровное, и быстрыми, легкими движениями добрался до базальта. Здесь каменная подложка оказалась темной и даже не блестящей. И иероглиф вышел именно таким. Черным, без малейших поползновений в сторону других цветов. Четыре разноразмерных диагональных мазка, один загибающийся вертикальный, ограничивающий нижние два и последний — крохотная неуклюжая гантель между верхней диагональю и второй — самой длинной.

Песок в этом месте тоже был каким-то тусклым. И в нем встречались черные песчинки, много. Смешиваясь, они создали блеклый фон, который нельзя было назвать белым, но и черным назвать его было бы неправильно. Серый тоже не подходил — может, фон и стал бы серым, если бы песчинки смешались равномерно. Но среди них тоже не было полного порядка. Поэтому фон менялся, от блекло-белого до тускло-черного. Лишь отчетливый черный след из шести элементов отличался ярко, сильно, вызывающе.

Лекс не знал этого знака, но если бы его спросили, он бы сказал, что это — иероглиф серого дождя тусклым осенним вечером. Правда, он больше отреагировал на выбранный песок, нежели на сам рисунок.

Его не спросили.

— Это — иероглиф единорога, — промолвил учитель, отступив на шаг от своего мимолетного творения. И перевернул кисть. Перевернул так, что теперь внизу оказался конец ручки, как только теперь заметил Лекс — тупой и выструганный в форме квадрата. Печати.

— А это — мой знак. Я имею право поставить его рядом с любым из своих творений. — Учитель ударил по песку, сильно, чтобы добраться до базальтового основания.

На абсолютно черном базальте осталась квадратная рамка с крохотным символом внутри. Знак мастера. Печать, которая тут же начала краснеть, словно от удара из-под камня вырвались силы ядра этой планеты.