— Октобер, садись, пожалуйста.

— Привет, Лили, — поздоровалась я, подходя к столику и опускаясь на колени по другую сторону. Пистолет в кармане вдавился в кожу. Я ощутила через одежду, как морозит железо. — Прости, что я ворвалась, но мне надо…

— Я знаю, что ты хочешь. — Она нагнулась над столом, наполняя первую чашку. — Я знала, что к этому придет, когда услышала, что Росс погиб и король кошек убил человека рядом с моими владениями, а Джульетта больше не нуждается в моих милостях. — Болезненное выражение промелькнуло в ее лице и исчезло.

Я поморщилась и отвела взгляд:

— Лили, мне так жаль. Я…

— Ты сейчас похожа на свою мать больше, чем когда-либо согласишься признать, — вздохнула она. — Ты уверена, что другого пути нет?

— Уверена, — сказала я, снова глядя на нее. Ненавижу оказываться последней, кто может разобраться в деле, но начинаю к этому привыкать, по крайней мере когда замешана Лили. — Я должна знать.

— Пусть ты дочь своей матери, Октобер, но ты не Амандина. Это небезопасно для тебя, как было бы для нее. Найди другой путь.

— Другого пути нет, — ответила я, подавив горький смешок. Она понятия не имела, насколько это опасно. — У меня истекает время. Я должна знать.

— Почему?

Я лишь взглянула на нее. Эта секунда тянулась целую вечность, пока она не поставила чайник, продолжая держать его перепончатой рукой за ручку.

Лили мягко произнесла:

— Пожалуйста, не делай этого. Ради собственной жизни и здравого рассудка, пожалуйста. Неужели я не смогу переубедить тебя?

— Прости, Лили. У меня нет другого выбора.

— Дай мне, — велела она, протягивая руку.

Я отдала ей рубашку, и она взяла ее, снимая крышку с заварочного чайника. Он был пуст. Сохраняя безмятежность, она засунула рубашку внутрь и накрыла чайник крышкой, перед тем как на пробу встряхнуть его. Внутри что-то булькнуло, и она кивнула, явно удовлетворенная.

— Твою чашку, будь добра.

Я подняла до сих пор пустую чашку, и она наклонила над ней чайник. Жидкость, вытекавшая из него, была густой и красной, дымясь в прохладном воздухе. Была ли в ней вода, я не могла определить, она выглядела как кровь, чистая и простая.

— Октобер… — произнесла Лили, — еще не слишком поздно. Поставь чашку и найди другой путь.

— Его нет, — ответила я и поднесла чашку к губам.

Кровь чувствовалась на языке жаром и медью. Меня чуть не стошнило, но затем привкус исчез, сменившись алой дымкой чьих-то воспоминаний.

Первые появившиеся картины имели сладкий острый привкус болотной мяты, профильтрованной через золотую сетку. Переулок сразу после рассвета; мое собственное лицо, на которое смотрят чужие глаза, мои волосы растрепались от бега, лицо уставшее и чуть ли не обиженное. Так она снова вернулась,мягко говорит голос Тибальта. Потерянная и утраченная так надолго, и теперь она вернулась к нам, теперь она вернулась ко мне…

Это не то воспоминание, которое мне нужно. Я заставила себя вернуться обратно в свое тело и сделала еще один большой глоток «чая» Лили, снова укрощая кровь, мимо этих наполовину золотых воспоминаний во что-то более темное и намного менее знакомое.

Воспоминания, которые возникли в этот раз, ощущались серой горечью и на вкус были словно боярышник и ясень. Рябина и терновник сохрани меня, но я нашла, что искала.

…это будет легкая работа, очень легкая, сделать надо мало: следи за подменышем, поймай ее, узнай все, что она знает, и убей ее, — и плата будет больше, чем дело того стоит. Может, я даже сохраню ей жизнь на какое-то время — чуть-чуть поразвлечься…

Проглотив желчь, я снова набрала полный рот. Смесь крови и воды ундины обжигала губы, но мне было все равно; я должна проникнуть глубже, к тому, что ждет меня внизу. Так или иначе, я должна знать. Кровь почти замаскировала привкус роз, когда я задержала дыхание, цепляясь за воспоминания собственного тела, чтобы не раствориться совершенно.

В воздухе висел дым, ревела музыка. Дурацкая белиберда, которую теперь слушают дети… «Эй, я все сделал, теперь заплати мне, да? Не важно, что ломается в процессе».

Дэвин оборачивается. Скользкий ублюдок! Никакого уважения среди воров; мне не стоило доверять ему, но он так щедро платил. «Просто принеси мне коробку и доказательство, что на этот раз она действительно мертва, а не потерялась в каком-нибудь пруду»,— говорит он. Его улыбка горька, глаза пусты.

В дополнение к моему собственному растущему ужасу я видела эти глаза и поняла, что на самом деле происходит. Я работала на Дэвина. Я была его служанкой и его любовницей и знала, что подразумевает этот взгляд. Когда он так смотрел, это значило, что кто-то списан как потери, кто-то уже мертв. И на этот раз это была я.