— А если их дух переселится в животную плоть?

— Не все ли это равно для хорошего копченого окорока?

— Тебе бы только пожрать, — укоризненно покачал головой Лютобор. — Не понимаю, отчего Велес выбрал именно тебя?

— Для чего?

— Чтобы вина выпить. — Волхв наложил ладонь ему на лоб и тихонько толкнул: — Просыпайся, угоришь…

Князь Сакульский вздрогнул и открыл глаза. В опочивальне и правда сильно пахло дымом. Видать, кто-то из дворни испугался, что хозяин замерзнет в выстудившейся к рассвету комнате, и попытался тихонько растопить печь. Но не очень удачно. То ли заслонку забыл отодвинуть, то ли поддувало открыть. Впрочем, пока князь размышлял над этим — топка справилась с чужой ошибкой и басовито загудела. Андрей покосился на окно: за слюдяными пластинками все еще царила тьма. Он подумал, перевернулся на другой бок и снова заснул. Не так уж часто за последние месяцы ему удавалось отдохнуть в глубокой мягкой перине. И еще неведомо, когда он получит такую возможность в следующий раз.

Иоанн сдержал обещание. Ровно через неделю князь Андрей Сакульский получил список припасов, которые смог ему выделить Пушкарский приказ для оснащения западных порубежных крепостей. Вместе с оным он получил грамоту о назначении его думным дьяком Разрядного приказа по надзиранию за вышеупомянутыми крепостями, включая Смоленск и Остров, но за вычетом Пскова и Печор, а также сто пятьдесят казенных рублей на расходы, связанные с сим делом. Назначение в думные дьяки считалось почетным даже для самых знатных родов — однако же не давало воеводского звания и требовало изрядной канцелярщины. То есть считался он среди командиров вроде как самым старшим — однако командовать войсками права не имел. Только следить за действиями воевод и высказывать свои соображения. Этакий политрук от царского двора. За деньги тоже следовало отчитываться, за каждый рубль. Не то что воевода: получил содержание на полк, а куда серебро ушло, как тратилось — победа все спишет. Зато — ратные силы и припасы распределял именно князь Сакульский. В сложившихся обстоятельствах это значило очень и очень много.

— Шестьдесят четыре пушки, — прокручивая грамоту, подсчитывал Андрей, сидя в горнице своего дворца у печи с раскрытой дверцей, — полтораста пищалей затинных, триста пищалей стрелецких, зелья огненного полтораста бочек, ядер чугунных полста, жребия чугунного и свинцового двадцать… Ну, это не страшно, картечи всегда можно на месте из всякого железного мусора нарубить. Надо же, как расщедрился Иоанн. Неужели я его все же напугал своим пророчеством… Вот, проклятье, обманул!

Подвох обнаружился, очень быстро. В Москве на Пушкарском дворе думному дьяку Андрею Сакульскому полагалось получить всего лишь восемь пушек и полста пищалей. Остальные надлежало взять из Нижнего Новгорода, Углича, Костромы, Белоозера, Кириллова и еще десятка крепостей, где по пять, где по две, где и десяток. Так же, по горсти да по щепоти, надлежало собирать и пищали. Означать все это, вместе взятое, могло только одно: дьяки Пушкарского приказа отписали для его нужд самое старые из полузабытых тыловых арсеналов. То, что годилось только на переплавку и предполагалось заменить на новые стволы — вот этот весь хлам ему и всучили. Не считая восьми новых пушек, разумеется.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — вздохнул князь, выписывая города из списка на отдельную бумажку. — Хорошо хоть в верховьях Волги все, да вокруг Белого озера. На ладье за пару месяцев обернусь.

На Пушкарский двор он помчался уже следующим утром — и оказался лишним. Здесь отряжали для рати князя Сицкого двадцать две чугунные пушки с толстыми цапфами для крепления в передвижном станке — совсем недавнее усовершенствование в артиллерийском деле. Воевода Сицкий командовал большим нарядом в войске князя Булгакова-Голицына, уходящего в Ливонию мстить за вырезанные поляками безоружные гарнизоны. Дело предполагалось долгим и нудным — однако, переговорив с местным подьячим, Андрей узнал еще об одном преимуществе своего нового чиновничьего звания. Дьяк из Разрядного приказа князь Сакульский просто-напросто оставил пушкарям грамоту с указом отправить положенные ему восемь пушек и полста стрелецких пищалей в Полоцк, благо опыт в таких перевозках у Пушкарского приказа имелся немалый.

Справившись с этой трудностью, Андрей отправился к Москве-реке, где после недавнего ледохода купцы только-только спускали на воду свои струги, ушкуи и ладьи, и к вечеру сторговался с одним из них на перевозку ратного снаряжения. Через неделю князь уже стоял на носу груженного порохом и зарядами тяжелого судна, скатывающегося вниз по течению Оки к Нижнему Новгороду. Позади шла еще одна ладья — купец уверил думного дьяка, что на один корабль все припасы не поместятся.

Почти месяц ушел на переходы от крепости к крепости и от города к городу, погрузку тюфяков и пищалей, новые переходы. После каждой остановки суда проседали все глубже и глубже, но корабельщики этим особо не смущались, а потому и сам князь Сакульский не видел причины волноваться.

Последняя остановка была уже в июле в Белозерске. В Белозерске новом, построенном еще дедом нынешнего государя, полным его тезкой: Иваном Васильевичем по прозвищу Грозный — взамен прежнего, полностью, до последнего человека, сожранного черным мором. Под земляными валами высотой с десятиэтажный дом, да еще и с деревянными стенами поверху, даже могучие ладьи казались мелкими муравьишками. Вот только проходя под воротами, Андрей обратил внимание, что стены, грозные и неодолимые издалека, вблизи оказались не то что старыми или покосившимися, а и вовсе трухлявыми. Здесь, в самом сердце русских земель, уже целые века не знавших войн, надежность укреплений, похоже, и вовсе никого не интересовала.

— Надеюсь, князь Волынский не столь ленив, как здешние воеводы, — пробормотал себе под нос думный дьяк. — Не то все мои старания попусту пойдут.

Погрузив последние восемь крупнокалиберных, но короткоствольных тюфяков, корабельщики повернули на север, из Ковжи каналом перешли в Маткозеро, а дальше — только вниз и вниз по течению: по Вытегре в Онежское озеро, из него по Свири — в Ладожское. Здесь Андрей не удержался от возможности сделать небольшой крюк и навестить свое княжество. Но задержался ненадолго: убедился, что ушкуй уплыл в Испанию, обнял Пахома, побродил по пустым комнатам, выслушал торопливый отчет старосты, сводившийся к одной, в общем, мысли: «Дела не так плохи, как все ожидали», — забрал накопившуюся за долгое отсутствие казну и уже вместе с обрадовавшимся дядькой снова поднялся на борт.

Еще через четыре дня они вошли в устье Нарвы.

Разумеется, князь Сакульский знал, что самый простой путь к Полоцку и ближним крепостям идет по Западной Двине — но опасался плыть через земли, на которых шла война, через которые из края в край ходят многочисленные рати, и не только дружественные. Поэтому думный дьяк предпочел подняться по Великой до Опочки, там выгрузил свой груз в подвалы крепости, и уже из нее несколькими обозами вывез оружие и снаряжение в Сокол и Сушу, после чего повернул в Полоцк.