Далее обвинительное заключение формулирует заведомо ложное утверждение, что Йодль усилил «приготовления к войне». При этом лишь незадолго до начала кампании против Польши ему поручили руководство оперативным отделом ОКВ. Тогда «план Вейс» Польской кампании был уже давно завершен.

Обвинительное заключение против 22 подсудимых (Борман не был найден, Лей в Нюрнберге покончил жизнь самоубийством) состоит примерно из 25 тысяч слов, оно сильно приукрашено. По объему это книга средней толщины. Судебная пресса со всего мира находится от него под впечатлением. Пресса каждое слово обвинения принимает на веру, хотя могла бы узнать от любого члена «юнгфолька», что это чаще всего бестактное и смехотворное искажение истории.

Среди прочих большая американская газета «Лайф» (Нюрнберг. Последняя битва. Мир в воскресенье. 1971. 17 октября) рассказывает следующие сказки:

«Гитлер подделал последнее завещание Гинденбурга в свою пользу. В 1935 году Шахт был назначен генеральным уполномоченным по военной экономике. Кейтель принял в заговоре участие с целью убийства собственного посланника в Чехословакии… Гитлер угрожал ударить Чемберлена в живот на глазах у всех фотографов. Кейтель в 1941 году приказал втянуть в войну Японию…»

Дальше – больше. В докладе британского историка Дэвида Ирвинга говорится: «Фабиан фон Шлабрендорф (принадлежал к Сопротивлению), написавший самое полное заключение по обвинению, предупреждал Джексона: «Мое чувство справедливости приказывает мне обратить ваше внимание на один из пунктов обвинительного заключения». На тот, в котором говорится, что нацисты убили поляков в Катынском лесу, так как он не соответствует истине: «Я сам был в то время в Катынском лесу и был свидетелем того, как были обнаружены могилы польских офицеров».

Даже указание этого борца Сопротивления и позитивного критика (!) нюрнбергского обвинительного заключения фон Шлабрендорфа не приносит успеха. Советы хотели обвинить в этом массовом убийстве Германию.

Негуманное, жестокое обращение с обвиняемыми в Нюрнберге еще долгие годы потом описывали в своих книгах историки и писатели Гертле, Керн и Кляйст. Сегодня они подтверждаются и дополняются докладом Дэвида Ирвинга («Мир в воскресенье»). Он сообщает следующее:

«Он (полковник Андрус) отказал международному Красному Кресту в доступе к пленным. Подарки на Рождество от Красного Креста были конфискованы».

От жестокого обращения санитаров и унтер-офицеров полковника Андруса заключенных не защищали ни возраст, ни должность, ни имя. Старому Ялмару Шахту не разрешалось спать на боку. Кейтель страдал от фурункулов на шее, которые не лечили. Большинство пленных страдало от голода и холода, так как из разбитого окна дуло.

Фельдмаршал, арестованный в Нюрнберге как свидетель, писал в октябре 1945 года в своем дневнике: «Государственный казначей Шварц восхищается Штрайхером, который после пяти дней пребывания в кандалах, питания гнилой картофельной кожурой и после прочей мерзости остался честным человеком. Когда Штрайхер попытался, давая показания, пожаловаться на побои, Джексон приказал вычеркнуть это свидетельство из протокола…»

А автор мемуаров Альберт Шпеер – когда-то любимчик и кандидат в преемники Гитлера – осмеливается сегодня открыто утверждать, что «отношение к заключенным в Нюрнберге» было «честным».

Свыше 70 представителей обвинения и их помощников, которых было более тысячи, в начале процесса противостоят 20 защитникам, с которыми порой обращаются как с «обвиняемыми второго сорта». «В зал переговоров их, как рекрутов, ввели под охраной. Караульные союзников при любом удобном случае за каждую мелочь делали им выговор и часто не давали поговорить со своими подзащитными. Нередко их подвергали личному обыску. Когда один из них, юрист доктор Симерс – защитник гросс-адмирала Редера, – по почте пожаловался на подлое обращение, то в тот же вечер его арестовали». [19]

Генерал-полковника Альфреда Йодля защищают профессор Франц Экснер и профессор Герман Яройсс.

Трибунал победителей, как только мог, усложнял работу защиты. Многие документы не удается найти («нельзя найти»), как и срочно требующихся свидетелей защиты. А когда что-то не устраивает «судей» – а это происходит очень часто, – они вмешиваются, обрывают на полуслове защитников и обвиняемых и препятствуют тому, чтобы представители мировой прессы затронули «неприятные» вещи и стали их подробно рассматривать.

Реплики председателя были достаточно однообразными:

«Минуточку, доктор Экснер, это вы уже говорили, трибунал об этом слышал. Нам это неинтересно…»

«Доктор Экснер! Трибунал считает, что лучше вы будете обращать его внимание на то, что, по вашему мнению, является неправильным, ошибочным переводом, а не на то, что вы называете сознательно ложным переводом…»

«Нам не нужна лекция на эту тему…»

«Доктор Экснер! То, что нам сказал обвиняемый, к рассматриваемому нами вопросу не имеет никакого отношения и, по моему мнению, оказывается пустой тратой времени…»