— Вот Эрлихом и командуйте, — усмехнулся. — А вы действительно не Л, госпожа Альда Клеви. Вы — просто файл!

Права, Акула, права! Стриженая — не зомби. У зомби, у компьютерных големов, не бывает характера. Она — не человек, просто программа? Глупость, глупость, Альда — не компьютер, она — сон! И если она, если файл — всего лишь программа, самостоятельная программа, не зависящая от меня, от того, кто сон видит…

Где же компьютер?

— Опаздываете, Эрлих. Я вас две минуты жду!

Я безнадежно вздохнул.

— Добрый день, Дайза!

…Белые стены, золоченые рамы, мрамор с гипсом на круглых подставках-постаментах, столик с распахнутой книгой отзывов, невысокая, мне по плечо, девица-пигалица в сером приталенном платье. Альда осталась где-то у входа, вокруг — скучные джентльмены чуть ли не во фраках…

— Это что, картинная галерея?

Пигалица возмущенно заморгала. Пигалица дернула носиком. Пигалица… Нет, не топнула ногой, но обозначила.

— Вы нарочно, Эрлих? У меня нет времени, чтобы… Пойдемте!

Повернулась, застучала каблучками. А мне что делать? Идти в кильватерном строю? Да какая разница!

У распахнутой белой двери оглянулся. Нет, не совсем галерея. Художественный салон — как в фильме про Нью-Йорк.

Альды нет? Альды нет.

[…………………………..]

— У меня мало времени, Эрлих. Садитесь за стол — и записывайте. Да не за этот, за мой, у окна!..

Оказывается, к пигалице прилагался целый стол. Неужели ее кабинет? Или она просто секретарша?

— Пишите! Ручка там, на пачке бумаг.

Дернула носиком, пристукнула каблучком о паркет.

— Первое… Сегодня же вам надо поехать к господину Немерсу и договориться по поводу оркестра. Слышите, Эрлих? Оркестра, а не вашей дурацкой рок-группы! На моей свадьбе…

«На моей»? Хорошо формулирует!

— …все должно быть пристойно. Сколько раз я вам говорила: вы входите в наш круг, поэтому должны забыть о своих привычках!.. Записали?

Ручку даже не стал брать. Как там говорила Альда? «Вы — жених Дайзы, у вас с нею все расписано на сто лет вперед»? Выходит, не только рас-писано, но и за-писано. Кому все-таки понадобился такой файл?

— Записали?

Пигалица уже рядом. Сколько ей лет? Восемнадцать? Едва ли больше.

— Что случилось, Эрлих? Вы сегодня какой-то… Вы что, обижаетесь на меня? Не смейте обижаться!..

А забавное зрелище, если подумать. Пигалица во гневе.

— Я еще не ваша жена и не желаю выслушивать…

Правильная тактика — держать паузу. Давно понял.

— Не вздумайте ревновать, Эрлих! У меня много друзей, у меня много обязанностей, я не бездельница… Не бездельник, как вы! Если я вам вчера вечером не позвонила… Да не смейте так смотреть!..

Сейчас прыгать начнет — как на батуте. Или зашипит. Все мне сегодня дают ценные указания!

— Эрлих, вы забываетесь!

Не прошипела — железом отчеканила. Теперь, вероятно, я должен встать, опустить руки по швам. Или в поклоне согнуться.

Чего я над девочкой издеваюсь? Компьютерная пигалица честно пытается действовать согласно программе — бракованной, неудачной программе. Неудачная бракованная пигалица…

Встал, одернул нелепый редингот.

— Не обижайся, малышка.

Кажется, такой реплики программа не предусматривала.

[…………………………..]

Странное дело, салон почти опустел. Оно и к лучшему. Интересно, а как тут рисуют?

…КТО тут рисует?

А пигалица тоже почувствовала! Или не она? Программа пытается осмыслить, понять, адаптировать — меня, своего гостя. Но Джимми-Джон сказал, что программа — это Альда! Самостоятельная программа? Что он имел в виду? Что только она здесь ЛИЧНОСТЬ? И все тут — не просто сон, а ЕЕ сон?

Значит, там, в темных Туннелях и потом, среди звездного неба, Альда не спала? Не видела сон, не была призраком. Она стала… настоящей?

А это что?

Вместо золоченой рамы — грубо сбитые обгоревшие доски. Холст в серых пятнах, нет даже грунта, пространство картины словно разорвалось, пошло клочьями. Там же, где осталась краска…

А ведь улицу я узнаю! Только что мы по ней ехали, но на картине не Новый Берлин, мечта сумасшедших архитекторов. Это Старый Берлин — тот, в который мой дед ворвался 2 мая в авангарде Четвертой Гвардейской танковой.

…Мертвые дома, пустые глазницы окон, черные квадраты разбитых витрин, развороченный асфальт. И небо темное — без солнца, без звезд.