Шрифт:
— Нет, — ответил Лён, соображая, что деньги его в самом деле слишком велики.
— Тогда пойдём — мы ничем не можем ей помочь. Она обречена — холод доконает её.
— Я оставлю ей монету!
— Она примёт её за безделицу, игрушку — для неё крупные деньги ничего не значат, она их никогда не видела.
Он не мог поверить в это — до сего момента власть денег казалась Лёну абсолютной силой, во всяком случае, среди людей! Он достал одну монету и подбросил её девочке в подол. А она, как бы находясь в прострации, зажгла следующую спичку, снова спрятав огонёк в ладошках.
— Идёмте, юноша, — печально сказал астроном, — сейчас вы увидите целый дом таких сирот. Им повезло, у них есть добрая Марта, земной ангел.
— А что же делать с ней?!
— Ничего. Такова жизнь.
— Давайте отведём её к Марте!
— Её завтра выселяют из дома — за неуплату налога. Если вам некуда девать деньги — помогите там, где это можно! Время, юноша! В двенадцать будет поздно. Поверьте мне, она уже не чувствует холода — смотрите: она улыбается. Не мешайте, бедное дитя уже видит ангелов. Уходим, мы бессильны.
И астроном потащил своего нового знакомого прочь от умирающего ребёнка.
— Не знаете, так я скажу вам: смерть не самое худшее, что может приключиться с человеком. Самое скверное: дурная жизнь! Вот ещё один безвинный ангел покинул эту юдоль скорби!
— Странная у вас философия! — буркнул Лён, снимая с себя теплый бурнус и бросаясь обратно к несчастной девочке.
На совершенно белом лице ребёнка застыло действительно счастливое выражение: она смотрела в небо, где за сплошь падающим снегом не были видны звёзды. В окоченевших ладошках догорал огонёк.
"Уж не знаю, что это за сказки такие тут водятся, но мне, кажется, выпало наблюдать жуткую реальность", — мрачно думал Лён, шагая за старым Юстом. Не полагал он, что на Селембрис может кому-то житься так плохо. А собственно, чему удивляться — где люди, там неравенство и угнетение. Вон Грета — как заведёт себе швейную лавку, так начнёт за гроши эксплуатировать таких сирот!
Такое отчаянное чувство им владело: мог вмешаться и не сделал! Что за мысли тогда копошились в его голове? Ах, да, он думал: это же зона сказки, здесь всё не по-настоящему! Будь такая возможность вернуться назад на десять минут — что бы он сделал? И с тяжёлым чувством понял, что ничего — всё было определено до его появления тут, он подоспел лишь к финалу. Мелькали ещё в мыслях нелепые затеи: схватить ребёнка, укутать в плащ, скорее бежать в лавку за дровами, едой, горячее питье! Скорее свистнуть Сияра, гнать в Дивояр, искать целительницу Энину. Но рассудок говорил: всё напрасно, уже поздно, ты ничего не можешь сделать — старик прав. И всё же… как тяжело…
Глава 11
Дом матушки Марты смотрелся довольно солидно — высокое крыльцо парадного входа, массивные фронтоны, лепнина, чугунная ограда. Но при этом была видна и удручающая нищета: парадное заколочено, кое-где облетела штукатурка, угол дома разрушался, окна заклеены бумагой.
Как поведал словоохотливый учёный, дом остался женщине от мужа, но сохранить его ей не удалось. Бургомистр приглядел себе солидное строение и пожелал купить его за сущие гроши. Бездетная вдова отказалась продать его за те смешные деньги, что ей предлагали, и надумала устроить в нём приют для сирот. Но хитрый городской чиновник подстроил дела так, что спустя несколько лет содержательница приюта оказалась в долгах. И растить сирот, за половину которых никто не вносил платы, оказалось совершенно разорительным.
Ещё пару лет она рассылала прошения по богатым домам, но получала сущий мизер — кто станет рушить планы бургомистра? Немного помогал ей Юст Достас — от его-то нищенской оплаты за преподавание в университете! А теперь стало совсем плохо: теперь её не только лишают дома, но и ещё она должна в казну немалую сумму. Откуда что взялось — она не понимает, но против судейского решения не пойдёшь — завтра им дадут встретить Рождество в приюте, а послезавтра она должна вывести оттуда всех детей. И куда идти? Хоть бы лето было, можно было бы на воле поспать под кустом! Можно пойти по крестьянским дворам и просить еды. Но в конце декабря, в самые морозы?..
— Голубушка Сью, попросите-ка нам матушку Марту! — нежно обратился Юст к пожилой и хмурой экономке, похожей на вяленую воблу.
— Никакая я вам не голубушка! — сварливо отозвалась та, шумно бросая вперёд себя набитый узел.
— Матушка Марта отправилась в церковь к заутрене — думает, вымолит чудо! Придёт ангел и подарит ей кошелёк, полный золотых гульденов! А я вот ждать не буду, когда меня выставят вон — сама уйду!
С этими словами экономка натянула на себя потёртую заячью шубу, напялила подшитый ватой капор и ухватила узел.
— Я всё сделала, что могла! — громкогласно возвестила она. — Лучше бы денежки в уплату налога отдала, а в Рождество можно и кашей наесться! Да не моё это дело, хозяевам виднее!
На этой ноте она закончила свой монолог, спустилась с крыльца и решительно зашагала прочь от приюта.
— Вы не думайте, что она злая, — растерянно забормотал Юст, глядя вслед сбежавшей прислуге. — Но ведь её тоже нужно понять: год без жалованья!
— Сколько нужно для уплаты налога? — прямо спросил Лён.