Серебряный насупился и больше не обмолвился ни словом.

Полчаса на войне — время немалое, особенно когда тебя в эти минуты никто не тревожит, ничто не беспокоит. Александр весь день был на ногах, и раненая спина начала давать о себе знать, потому первым делом он решил отдохнуть. Только коснулся головой подушки, как сразу заснул. Разбудил его штурман, легонько тряся за плечо и приговаривая:

— Кес ке се, мусье, кес ке се… Храпит бестия командир, а там, того гляди, все вино выпьют. Мусье, а мусье, дьявол тебя побери!

Он был уже навеселе, лицо раскраснелось, глаза поблескивали, и весь он будто светился: бляха портупеи и пуговицы надраены; в хромовые сапоги с напущенными гармошкой голенищами хоть глядись, как в зеркало; на рукавах гимнастерки, на бриджах острые складки, фуражка набекрень, из-под козырька лихо спадает русый чубчик.

Лихой вид штурмана, его возбужденность разогнали сон Александра. Усталости и боли в пояснице не чувствовалось, и он поднялся, стал приводить себя в порядок.

Пока он подшивал свежий подворотничок, Серебряный докладывал последние новости: в полк приехала машина из соседнего села с женщинами и с председателем колхоза во главе, молодой казачкой. Привезли вина, фруктов. Ожидается грандиозный пир.

— А где ты успел хватить? — поинтересовался Александр.

— Где, командир, не спрашивай. А вот если хочешь, налью сто грамм. — Он похлопал по карману оттопыренных бриджей.

— Нет, не хочу, Ваня, и тебе больше не советую.

— Я тоже не хотел, но обидно, черт возьми. Вместе летали, бомбили, вместе на волосок от смерти были. А одним ордена и медали, а нам кукиш показали. Почему? Подумаешь — блуданул. Я ж не умышленно — компас барахлил…

— Не плачься, не посочувствую, — полушутя-полусерьезно сказал Александр. Ему не хотелось обижать штурмана, но то, что он потерял ориентировку в полете, было непростительно. Хорошо еще, что так кончилось, а сколько Александр знал случаев, когда из-за потери ориентировки гибли экипажи! Серебряный легко отделался — его сняли со штурмана звена. Но урок, кажется, не пошел впрок: вместо того, чтобы в свободное время позаниматься, Серебряный бражничает, волочится за каждой юбкой.

Туманов присматривался к своему штурману, и многое в нем казалось непонятным, противоречивым: Серебряный был начитан, эрудирован, имел отличную реакцию, но иногда у него образовывался провал в памяти и он нес околесицу; он был добр и покладист, но малейшая пустячная шутка порой выводила его из себя, и он с кулаками бросался на любого обидчика, будь тот хоть трижды здоровее. Значит, он не трус, а верит в сны: как огня боится покойников. Худшая из всех этих черт — пристрастие штурмана к спиртному. Серебряный частенько где-то добывал вино или водку, а напившись, становился несговорчивым, задиристым. Вот и теперь ответ Александра сильно задел его. Серебряный набычился, стал в позу,

— А я и не плачусь тебе, — сказал обидчиво. — Вижу, ты очень доволен, что тебя обошли. Ладно я — ориентировку потерял, а ты?… На Бухарест летал, на Гребешув.

— Вот именно, — грустно усмехнулся Александр. — На втором же вылете сбили, как желторотую ворону. — Ему и в самом деле не было обидно, что его обошли орденами. Он объективно оценивал ситуацию — вернулся с задания один, без экипажа, полгода его не было в полку. Но Серебряный стоял на своем:

— Разве ты виноват, что тебя сбили?

— А кто? Фриц? Потому что точнее оказался? И хватит, Ваня, об этом. Мы не за ордена воюем. — Александр надел гимнастерку, застегнул портупею. — Казачки, говоришь, приехали?

— Целая машина! — оживился Серебряный. — Да тебе-то какое до них дело — твоя зазноба рядом. Кстати, я минут десять назад ее в БАО встретил. Интересовалась, где это ты запропастился, просила передать, чтобы ты обязательно разыскал ее сегодня.

«Надо после ужина сходить к Рите», — подумал Александр. Он уже три дня ее не видел, а Риту очень беспокоит его здоровье. А еще она боится, как бы в полк не нагрянул муж Ирины. Если он узнает, что какой-то летчик приезжал к жене, установить, кто он и откуда, труда особого не составит…

Ирина прислала два письма Рите, когда Александр находился на излечении в санатории, очень осторожно, намеками, спрашивала о нем, просила писать ей до востребования, объяснив, что ушла от мужа и постоянного адреса пока не имеет. Возможно, и так. А скорее всего, домашний адрес она не указала, боясь, что письма могут попасть к мужу. Хотя, если он захочет, «до востребования» не спасут их.

Да, поездка в Москву была непродуманным и опрометчивым шагом: Гандыбин и в его судьбе может сыграть роковую роль. Рита каждый день ждет несчастья…

Александр и Серебряный вышли из казармы и направились к столовой, откуда уже доносились музыка, веселые голоса, смех. Однополчане толпились там, ожидая команды на построение, после которого состоится праздничный ужин с тостами, с танцами.

Почти совсем стемнело. Туман так загустел, что в двух шагах ничего не было видно. В столовой включили свет, не завесив окон. В такую погоду немецких самолетов можно не бояться: если и пролетит над аэродромом, все равно ничего не увидит. Правда, с юга потянул ветерок, слабый, едва приметный, но погода в этих краях, примечал Александр, непостоянна и капризна, как характер у южанок, — на дню десять перемен, особенно в переходное время года.