Братец прибавил:

— Наша молодежь живет в другом мире, и мы не должны позволять себе слишком расстраиваться из-за некоторых их поступков.

Это были мудрые слова, но Джаган не мог признать философию безразличия, которую проповедовал братец, все еще не знающий точных фактов. Джаган сказал:

— В нашей семье такого не бывало. Даже брат моего деда, про которого все знали, что он человек безнравственный, никогда так не поступал. Если он не был женат, он никогда и не говорил, что женат, хотя…

— Да, я слышал, мой отец рассказывал о нем. У него было три жены и множество всяких женщин, но он от ответственности никогда не уклонялся.

Вспоминая о грехах своих предков, оба испытывали какое-то странное удовольствие.

— Не понимаю, как это молодые люди могут жить вместе, если они не женаты, — сказал Джаган и умолк, дав волю своему воображению. В уме у него проплывали ясные, почти осязаемые картины того, что происходило в стенах его дома.

— У меня такое чувство, словно мой дом осквернен. Мне трудно в него вернуться.

Братец сказал:

— Вы знаете только одну сторону дела. Почему бы вам не поговорить с Мали и не узнать и второй стороны.

— Он мне уже сказал, что хочет, чтобы она уехала.

— Это потому, что его дело не трогается с места, — сказал братец.

— Какое дело? — закричал Джаган с таким жаром, что повар, который шел со сластями в лавку, замер на месте и чуть не выронил поднос. Джаган сверкнул на него глазами.

— А ты занимайся своей работой! Я не с тобой разговариваю.

Шепотом он прибавил:

— Теперь эти люди совсем не те, что раньше. Им все надо знать. Я уверен, что им уже все известно об этой истории.

Тут братец, как всегда, постарался придать разговору практический оборот.

— Почему вы так волнуетесь? В конце концов, ведь это их дело.

— Они запятнали мой дом. Мали — мой сын. Но Грейс мне не сноха.

— Нет, это очень неправильное отношение. Так рассуждать может только себялюбец, — сказал братец, поняв, чего в глубине души жаждал Джаган. Перед ним забрезжил просвет. Ему предстояло помочь Джагану занять определенную позицию в момент кризиса.

— К чему было изучать «Гиту», если вы не можете сохранить внутреннюю свободу от этих мелочей? Вы же сами мне объясняли, что не следует отождествлять себя с предметами и обстоятельствами.

Джаган принял этот комплимент с огромным удовольствием, хотя, если б его спросили, он не мог бы вспомнить, что именно говорил он братцу, когда и почему. Вынужденный признать свою преданность «Гите» и мудрости, почерпнутой из нее, он пробормотал:

— Нас ослепляют наши привязанности. Всякая привязанность ведет к заблуждению, которое влечет нас…

— Истинно, истинно, — подхватил братец. — Равновесие духа в жизни важнее всего.

— К нему-то я и стремлюсь, но все никак не достигну, — проговорил Джаган жалобно и попытался усмирить свои мысли. Но тут он вспомнил, что молодые люди обманули его и что на доме, который поколениями хранился в чистоте, теперь было пятно. Разве мог он оставаться с ними в одних стенах? Он чуть было не заявил: «Я решил, чтоб они ушли, куда хотят, и делали, что хотят, но только не в моем доме». Но остановился — язык его отказывался произнести такие слова.

Некоторые мысли, стоит только произнести их вслух, приобретают злую силу, но, если держать их про себя, они безвредны.

— Как же мне жить там?

— Если у вас есть дверь во двор, ходите через нее, а к ним на половину не заглядывайте. Куда же им теперь деться?

— Да, конечно, найти жилье сейчас очень трудно. К тому же начнутся разговоры. Пожалуйста, не рассказывайте об этом никому, — попросил он братца.

Братец в ужасе всплеснул руками.

— Немыслимо. То, что вы мне говорите, для меня священно. Вы можете на меня положиться.

Успокоенный этим заявлением, Джаган спросил:

— Что же мне теперь делать?

— Относительно чего?

— Относительно Мали и этой девушки.

Братец дал хладнокровный совет.

— Пожените их побыстрее где-нибудь в горах. Это можно устроить за несколько часов.

— Увы, я даже не знаю, какой она касты. Разве это возможно?

— Ее нужно обратить. Я знаю, кто это может сделать.

С плеч Джагана словно гора свалилась.

— Вы мой спаситель, — проговорил он. — Не знаю, что бы я без вас делал.