А если я сам вернусь к сигаретам, всякий будет вправе сказать, что я отрекся от высших интеллектуальных стремлений. В России, у нас и в балканских странах нет «великих старцев»; я считаю, что это быстрое преждевременное истощение даже творческих, в принципе, типов связано с чрезмерным курением, к тому же взатяжку. Немцы курят в основном сигары, англичане — трубку, затягивающийся француз перед войной был редкостью. На Западе господин лет пятидесяти — шестидесяти только начинал выдавать самое ценное, пускал лучший сок. Теперь как будто и там дело обстоит хуже, а привычка затягиваться проникла даже в Америку. Тем более следует бороться с отвратительным пороком, который, в целом формируя общество относительно спокойных рабочих животных, правда, живущих недолго (какое это имеет значение при обилии материала?), зато легко поддающихся механизации, сводит на нет самые существенные функции духа человеческого, интеллект, метафизическую тревогу и производительность сознательного труда.

Никогда (вопреки сплетням) я не был горьким пьяницей, т. е. никогда не пил ежедневно, а только в определенные периоды надирался довольно часто: раз, а то и два в неделю, а однажды в жизни со мной случилась «пятидневка». К настоящему времени я постепенно исключил из своей программы все яды (вплоть до пива) и нахожу, что состояние некурения и непития решительно выше всех искусственных состояний: оно органично, как и все, что в нем создается. И хотя мне уже никогда не нарисовать таких вещей, какие удавались под влиянием алкоголя, пейотля и белых ядов, я полагаю, что степень их аутентичности ниже, чем у вещей, созданных в нормальном состоянии. Конечно, я не знаю, как выглядела бы работа при систематическом употреблении данной отравы. Есть художники, которые должны уничтожать себя, творя в самом существенном смысле, есть и такие — они редки, особенно в нынешние времена, — кто создает себя в связи со своим творчеством. Я говорю, конечно, о художниках в моем понимании, а не о множестве людей честных, но заурядных, либо шутов, у которых только и есть общего с художниками, что они используют тот же творческий и технический материал: краски, бумагу и т. п., а с другой стороны — чувства, фантазию и мысли. Я, по сути, перестал быть художником в моем определении этого понятия (романы и психологические портреты, по-моему, не искусство), поэтому проблема занимательного самоуничтожения перестала меня интересовать. Предоставляю это самой жизни и не подумаю более ей помогать.

При том, что мой алкогольный опыт относительно весьма убог, он вполне достаточен для того, чтобы вынести о соответствующей жидкости суждение безусловно негативное. В двух случаях потребление алкоголя в больших количествах может быть разрешено: 1) когда все пропало и ничего уже не поправить (рак желудка, полный распад, неизлечимая душевная болезнь, абсолютно невыносимые несчастья) и 2) если данный творческий субъект наверняка убедился, что он — личность короткой жизненной дистанции и может созидательно завершить свой путь, лишь заливая ганглии «прозрачной и жгучей жидкостью». Последнее я рекомендовал бы единственно «творческим духам», не оперирующим понятиями как средством выражения и художественным средством: живописцам, скульпторам и музыкантам. Ибо алкогольное отупение прогрессирует слишком быстро — быстрее, чем общий износ, и возможен случай, когда весь организм отстанет от мозга, что будет иметь роковые последствия для творений данного субъекта: они будут ниже его собственного прежнего уровня, что и без того часто случается с разными творческими личностями на исходе их существования, особенно у нас. Прочим типам творцов, т. е. не-литераторам и не-художникам, алкоголь в больших дозах не показан и в самых худших случаях, даже тогда, когда данному индивиду пришла охота покончить с собой занимательным образом. Не говоря об общественном значении искусства как такового, художник отвечает только за себя да еще, быть может, за свою семью — но даже самый скромный работник общественной машины отвечает за других, и никакие «выкрутасы» не могут быть ему прощены.

До сих пор речь шла о больших дозах, употребление которых молчаливо запрещено, а последствия строго караются. Однако малые дозы дозволены, и государства имеют с алкоголя серьезный доход, так же, как с никотина. А о том, что произойдет с новыми поколениями нации алкоголиков, понятно, никто не задумывается, за исключением нескольких шальных абстинентов. В какой атмосфере созревает молодежь в стране, где чуть ли не каждый второй магазин — это магазин с водкой и табаком, никому не интересно. Якобы спорт должен этому противодействовать. Но спорт, распоясавшийся до такой степени, как сегодня, когда первый попавшийся молокосос, прыгнув на три см выше другого, уже слывет «посланцем» Польши за границей, «славящим» Ее Имя во всем мире, тогда как в других важнейших областях культуры не происходит ничего либо очень мало, — такой несообразно раздутый спорт тоже становится элементом умственного упадка и озверения.

Алкоголик малых доз, при всей его социальной, семейной или вообще житейской порабощенности, au fond [96] вовсе не положительный тип в дальней перспективе. Это пресмыкающийся оппортунист, трус, тварь весьма малоценная вне своего узкого круга деятельности — он готов смириться с чем угодно, лишь бы время от времени опрокинуть свою «рюмочку», преисполняющую его паршивеньким довольством собою и маленьким мирком, в котором он обитает. Именно этот крошечный мирок — помеха всякому повышению интенсивности бытия и росту культуры, такова наша псевдоинтеллигенция — масса инертная, тормозящая развитие, вместо того чтобы быть опорой социального творчества и прогресса.

Если учесть, что кроме силы мускулов способность напрягать интеллект и само качество интеллекта вкупе с силой нервов имеют решающее значение для динамичности всякого класса, то вышеописанный принцип применим к людям любого рода, а значит, и к крестьянам, и к рабочим: все, что ведет нервные центры, а с ними и интеллект, к деградации, для них, безусловно, гибельно. Пусть никто не твердит, что рабочий или крестьянин должен напиться с субботы на воскресенье, поскольку труд его и жизнь таковы, что ему бы мало что осталось, если б он отказал себе даже в этом. Жизнь рабочего будет иной, если исключить эти «вкусовые добавки» и заменить их иными, более ценными, добавками умственными.

Алкогольная деградация отчетливей, чем никотинная, — она сразу же охватывает не только интеллектуальную, а и моральную сторону личности. Когда человек выходит в тираж, его умственная деградация и от никотина довольно явственна, в случае же алкоголизма она еще больше бросается в глаза. Утрата всех высших интересов, неспособность к интеллектуальному усилию, переменчивость настроений — от глуповатой веселости до угрюмости, граничащей с идиотизмом, поиск любых, все более скверных компаний, чтобы в них «блистать» затасканным остроумием, сварливость и мания величия (любой алкоголик чувствует себя гением, оскорбленным средою и обществом) — вот вторая стадия, наступающая после периода мнимого повышения творческих потенций и производительности труда. Диспропорция между мечтой и действительностью возрастает, и все трудней дается этот каждодневный скачок, ради которого потребляется все больше водяры. Более или менее скоро, в зависимости от сил и конституции, пьянчуга готов, т. е. он — уже совсем иная личность, которая, к ужасу окружающих, живет все в том же, лишь слегка деформированном, теле. А если даже алкоголик вовремя воспрянет от упадка физического, психически он уже навсегда останется человеком сломленным: не тем, кем мог бы быть, если б никогда не вкусил иллюзорных представлений о самом себе и мире под влиянием первых же доз «огненной воды».

Поэтому, невзирая на известные отрицательные последствия запрета на алкоголь в начальный период, отнюдь не постоянно с ним связанные, я — всецело за это чудесное изобретение. Нынешнее поколение обязано что-то сделать для будущего новых поколений, которые, может быть, действительно положат начало пусть несколько механизированному, утратившему искусство и философию, но зато гораздо более счастливому человечеству. Чисто гигиеническим вступлением в это будущее мог бы быть отказ навсегда от табака и алкоголя, двух самых страшных «оглупьянсов» человечества.