«Но», — попытался возразить один из пулеметчиков, однако тут же был прерван командиром: «Без всяких „но“. Возвращаемся к расширению этого треклятого лаза, перегруппировываемся — попросту меняемся местами. К могильнику пойдут самые субтильные. Бабах, Фат и…»

«Разрешите мне, товарищ командир», — раздался знакомый Ивану красивый женский голос.

Этот же голос, только звучащий теперь в голове Мальгина, с тоской закончил:

«Конечно, он разрешил… приказал… мы же были на задании. Какие тут могут быть сантименты… И боец по прозвищу „Хозяйка“ возглавила группу „задохликов“, потому как была самой маленькой и проворной».

Где-то на самой периферии зрения Иван увидел две смутные фигуры — огромную мужскую и миниатюрную женскую. Она подошла к нему вплотную, поднялась на цыпочки и прильнула к его губам. В последний раз…

Хозяйка плакала. Иван не мог этого знать наверняка, но чувствовал, и в горле у него застрял ком.

«Фат не смог пройти сотый метр. Бабах застрял уже ближе к концу — ему не хватило всего метров пятнадцати, но там труба стала совсем узкой. А Хозяйке „повезло“, она протиснулась, пролезла, добралась до могильника…»

Девушка молчала. Глотала несуществующие, невозможные слезы и молчала. Наконец с трудом выдохнула:

«Тут совсем чуть-чуть осталось. Надо домучить…»

Свалка токсичных отходов светилась вязким зеленым светом, производимым разлитой повсюду желеобразной массой. Хозяйке даже не понадобился фонарь, чтобы найти необходимый зал с железнодорожными цистернами. И протекающий танкер она обнаружила без особого труда…

«Я обнаружила», — уже твердым голосом сказала Анна. Картинка перед глазами Ивана рассеялась, и он понял, что «кино» закончилось.

Сама заделать пробоину не смогла, не хватило инструментов. Там ничего особо сложного не было, тупая работа. Требовалась всего-то пара дополнительных стальных пластинок, да еще… Но это не важно. Обратно в трубу залезть не смогла, она таким конусом заканчивалась… Я уже потом сообразила, как это на мышеловку похоже: внутрь влезть зверюшка может, а вот обратно…

Наверное, что-то можно было придумать, все же человек — не мышь безмозглая… Вот только, видать, разбередила я чего-то в том могильнике поганом, пошли испарения, газ какой-то повалил и… По инструкции, по кодексу, по армейской чести и уставу командир отвечает за своих солдат и обязан… Одним словом, Игнат спас всю группу, пожертвовав всего лишь самым маленьким, самым беспомощным солдатиком… Вот так, Ванечка. Такая у меня история любви вышла. Неказистая и безрадостная.

— А что же дальше было? С тобой?

— Я? Держалась, сколько могла. Выхлоп кратковременный был, быстро прошел… не добил. И я ждала, долго-долго ждала, что меня спасут. Даже когда все фильтры кончились, за надежду хваталась, что не бросит меня суженый мой. А когда силы и желание бороться ушли, я просто уснула. Жила, трепыхалась, билась до последнего, а потом раз — и уснула. Спала бесконечно, и сны затейливые видела, один страшней другого… И боялась никогда не проснуться. Да только смилостивилось надо мной всемогущее небо, всеобщую беду мне во благо повернув. Когда Динамо и Площадь гибли в огне Первой войны, могильник ожил. Думаю, его взрывами задело. А вместе с могильником…

Иван снова видел «кино» — перед глазами встал уже знакомый мрачный саркофаг, залитый ядовитым зеленым светом. Только теперь огромный зал с цистернами был наполнен светящимся туманом, который сгущался и становился плотнее в центре безразмерного помещения. Словно невесомый кокон, он укутывал, скрывал нечто в своем сердце…

«Не кокон, а колыбель, — раздался в голове голос Хозяйки. — Колыбель нескончаемых кошмаров».

Шло время, а картина не менялась, пока однажды земля не встала на дыбы, не задрожала в страшном приступе, и мертвое царство не пришло в движение: часть цистерн сорвались со своих пьедесталов и… Дальнейший хаос Мальгин разобрать был не в силах — скрежетал покалеченный металл, что-то шипело, испарялось, выплескивалось и смешивалось в диком, адском вареве. Когда туман рассеялся, юноша заметил ее — крохотную, распростертую на полу фигурку в величественном изумрудном сиянии.

«А ты романтик. — Ваня почувствовал, что Хозяйка улыбается, и была в этой незримой улыбке и горечь, и трогательная нежность. — Уметь разглядеть в луже токсинов изумруды… Девушки таких любят».

Бледное, покрытое какой-то прозрачной, бесцветной пленочкой лицо Анны виднелось теперь во всех подробностях. Она очень походила на Хозяйку, лишь волосы не отличались такой вызывающей пышностью и роскошью: как у всех в Метро, ее голову украшал короткий «ежик».

«Поймал, поймал — приукрасила себя немного. Но я же девочка, хоть и немного странная, мне простительно».

Она не была столь же вызывающе красива, как Света, но в каждой ее черточке чувствовалась сила, пусть скрытая и неявная, как у спящего хищника, кажущегося безобидным и расслабленным. Грациозная мощь. Сжатая пружина.

«Сомнительный, конечно, комплимент, но и на том спасибо».

На миг Ивану показалось, что плотно сомкнутые веки Анны дрогнули, но видение свалки исчезло, и он вновь оказался по эту сторону реальности.

— Когда я очнулась, — начала Хозяйка и тут же сбилась. — Короче, все изменилось. Она — сталкерша Анна, приемная дочь легендарного Павла Петровского по прозвищу Паша Цель, некогда возлюбленная не менее легендарного Игната Москвича, гвардеец и почетный гражданин станции Динамо, — навсегда осталась в саркофаге. Нетленная… а может, замаринованная, как уж честнее сказать, мне неведомо. Мое… ее тело до сих пор там. А я — здесь, и кто такая эта я, то известно одному небу.