«Смысл бытования предметов искусства заключается в том, чтобы именно данный предмет искусства был создан, причем именно тем способом, каким он был создан, и никак иначе. Говоря проще, уникальность каждого предмета искусства представляет собой основную тему их существования и бытования в пространстве и времени, данного человеку в ощущении, осязании, зрении или слухе. При этом пространственные произведения искусства воспринимаются осязанием и зрением, а временные — слухом или мысленно», — бормотала Софена. — И это она называет «прозрачным стилем»? Что же, в таком случае мутный стиль? И самое главное — для чего все это написано?

— Для того, чтобы воспитывать в студентах твердую волю и умение заглядывать в глаза Самой Смерти, — раздался под окном голос Аббаны. Затем послышался смешок: — Ты читай, читай. Я тут конспектирую. И не только я.

— Я вам что, чтец-декламатор? — возмутилась Софена. — Сколько вас собралось?

— Всего трое... пока. Читай, говорю тебе!

— Ну вас, — сказала Софена. Она встала, сунув книгу под мышку, и вышла из дома.

На лавке под окнами ее комнаты действительно сидели Аббана, Ренье и Гальен, все с дощечками.

— Привет, Софена! — Гальен встал. — Я тут подумал: если мы запишем и выучим хотя бы по абзацу из каждой главы, нам будет чем блеснуть на экзамене.

— Полагаю, Даланн хорошо знает все эти студенческие хитрости, — заметила Аббана. — Но что поделаешь! Таковы условия игры. Надеюсь, она не будет их нарушать.

— Может быть, для нее главное наслаждение — поймать нас на поверхностном знании этого ужасного сочинения, — заметила Софена.

— Захочет — поймает, — согласился Ренье. — А не захочет — так и не поймает. Давайте заниматься.

Софена прочитала вслух еще несколько абзацев, выбранных наугад.

— Записали?

— Приблизительно, — ответила за всех Аббана.

И вдруг, насторожившись, приподнялась.

— Что там? — спросил Гальен.

— Элизахар... Какой-то он сегодня странный.

— Вероятно, пришел хлебнуть премудростей исторической эстетики, — предположил Ренье.

— Нет, он действительно странный, — настойчиво повторила Аббана. — Я его таким еще не видела.

— Элизахар — кладезь жизненного опыта и бесконечный источник для нашего удивления, — сказал Гальен.

Тем временем телохранитель Фейнне вышел к дому Софены и, увидев сразу четверых студентов, остановился. Взгляд его блуждал, Элизахар сутулился и выглядел постаревшим.

— Здравствуйте, — Ренье чуть привстал и кивнул ему, — что это вы так глупо выглядите сегодня? Неподходящее утро для взъерошенного вида!

— Госпожа Фейнне — она разве не с вами? — спросил Элизахар невпопад.

— Почему она должна быть с нами? — холодно удивилась Софена. — Скорее, ей следовало бы находиться рядом с вами, милостивый государь!

— Да, конечно. — Элизахар криво улыбнулся, глядя куда-то в сторону, а затем боком метнулся к выложенной кирпичом дорожке и, вскочив на нее, побежал прочь.

— Что-то с ним странное творится, — заметила Аббана. — Должно быть, погода так действует. Скоро начнутся дожди. Некоторые люди дуреют от этого климата.

— Думаешь, дело в погоде? — переспросил Гальен. — Я так не думаю.

— Вы будете слушать дальше? — осведомилась Софена. — Или мне читать про себя? Мне в принципе так даже проще. И времени меньше занимает.

— Нет, ты читай, читай, — спохватилась Аббана и снова взялась за палочку. — Без тебя нам этого экзамена не осилить.

Софена прочитала еще несколько строк.

Ренье вдруг сложил дощечки.

— Вы, ребята, занимайтесь, а я потом... — извиняющимся тоном произнес он и побежал догонять Элизахара.

Софена зло глянула ему в спину и снова уткнулась в книгу. «Вечно эта Фейнне, — думала она, машинально произнося слова, смысла которых больше не понимала. — Всегда она! И что в ней такого? Они все точно с ума посходили!»

Ренье догнал Элизахара на дороге. Тот искоса глянул на молодого человека.

— Как я погляжу, ваша нога почти совсем зажила, — заметил он.

— Ну... да. — Ренье сообразил, что шел слишком быстро для человека, который еще несколько дней назад еле ползал, опираясь на трость. — На мне вообще все заживает как на собаке. Так и бабушка наша говорит. Это у нас семейное.

— А, — сказал Элизахар.

И замолчал.

Глянув на него сбоку, Ренье заметил:

— Вы какой-то совершенно серый... Что-то случилось?