— Это я, — еще раз сказал он. — Я нашел вас.

— Уберите руку, — попросила она.

Он быстро отнял ладонь и увидел ее лицо, как будто заново созданное — прямо у него на глазах. Фейнне опустила веки.

— Скажите еще что-нибудь.

— Это я, я нашел вас.

— Еще...

— Госпожа Фейнне, я познакомлю вас с королем...

— Еще...

— Я не знаю, где мы проведем эту ночь...

— Еще...

— У меня есть костер.

— Еще.

— Я люблю вас.

Глаза открылись.

— Давно?

— Всегда.

Она снова уложила ресницы на щеку, как будто ей тяжело было держать их на весу.

— А я все пыталась представить себе — как вы выглядите... — сказала она со вздохом. — Внешность — это ведь важно?

— Иногда, — сказал он.

Фейнне взяла его под руку, прижалась щекой к его плечу.

— На чем мы остановились? На том, что у вас есть костер? А кто такой — король? Эльсион Лакар?

— Это очень интересный король, — сказал Элизахар. — На самом деле его давно уже не существует...

— Да вот же она!

Эйле услышала знакомый голос за спиной и споткнулась: столько негодования звучало в нем — и столько уверенности! Та, которая произнесла эти слова, ничуть не сомневалась в том, что узнала Эйле.

— Стой, голубушка! Куда это ты собралась — да ещё в чужой одежде?

Эйле остановилась и медленно обернулась. Прямо к ней шла старшая вышивальщица, незамужняя особа лет пятидесяти с дряблым лицом и очень широкими плечами. Создавалось впечатление, будто в молодые годы она занималась чем-нибудь вроде борьбы на цирковой арене, хотя на самом деле эта женщина всю жизнь провела за рукодельем. Она любила свою работу, и для нее было истинным оскорблением, если она примечала недостаток усердия в других.

— Ты что это, а? — продолжала она. — Что на тебе за тряпки? Бесстыдница — это же мужские вещи! Чьи они?

Эйле обреченно молчала.

— Любовника? — напирала старшая вышивальщица. — Не успела обжиться во дворце и уже завела себе покровителя? Не рано ли? Если уж не можешь жить без мужчины — выйди замуж, здесь полным-полно таких, которые готовы жениться на доброй девушке...

— Я не добрая... — пробормотала Эйле.

— Оно и видно! — Старшую вышивальщицу ничуть не растрогало ее раскаяние. — Идем-ка со мной. Тебя уже искали. Приходил заказчик.

— Когда?

— Когда? — Старшая гневно уставилась на Эйле. — Да ещё вчера утром! Ты обязалась сделать для него тесьму... Кстати, за одно это тебя следовало бы посадить под замок! Кто позволил тебе брать посторонние заказы, если ты и с дворцовой работой не справляешься? Все глупости насчет приданого и выкупа выбрось из головы — ее величество сама одарила бы тебя всем необходимым, если сочтет, что твои намерения чисты и серьёзны...

— Значит, он приходил, — сказала Эйле, опуская голову еще ниже.

Она только сейчас начала в полной мере понимать, что сделали для нее эти молодые люди: сперва господин Эмери, а после Талиессин. Тандернак без труда отыскал ее комнату, и его туда впустили. Он убил бы ее едва ли не на глазах у прочих мастериц — а потом все бы дружно поверили в то, что новенькая покончила с собой. Потому что — и это тоже Эйле вспомнила с раскаянием — в первые дни она очень плакала и рассказала двум или трем товаркам о своей полудетской любви к Радихене.

— Мне нужно выйти в город, — сказала Эйле, поднимая голову.

— И думать забудь! — решительно отрезала старшая мастерица. — Ты отправляешься со мной. И не к себе в комнату, а ко мне, в парадные анфилады. Там я за тобой пригляжу. Еще одно слово — и я распоряжусь, чтобы тебя посадили в подвал на хлеб и воду.

Она схватила Эйле за руку повыше локтя — хватка у мастерицы была железной — и потащила за собой.

Большая мастерская, где производились завершающие работы, располагалась не в здании, где жили и работали большинство мастериц, но прямо в королевском дворце: старшая любила быть на виду. Ей ничуть не мешали люди, проходившие через комнату по своим делам или останавливающиеся у нее за спиной, чтобы полюбоваться возникающим из груды расшитых лоскутов прекрасным произведением.

Она привела Эйле к входу, скрытому за небольшим портиком с витыми раскрашенными колоннами и двумя рядами подстриженных шарами кустов, вошла — и обе женщины погрузились в сверкающую роскошь королевского дворца. Эйле жмурилась, в глазах у нее странно рябило: слишком много позолоты, слишком много блестящих, гладких поверхностей. Она оскальзывалась на полированном полу, и только крепкая рука старшей мастерицы не позволяла ей упасть.

Комната, где на широченной раме был растянут гобелен, поразила Эйле. В огромное окно лился яркий свет, позволяющий видеть любую погрешность, допущенную в работе. Перед рамой находился табурет, водруженный на лестницу: он был устроен таким образом, чтобы высоту сиденья можно было изменять. Справа, у стены, на невысоком столе с бортиками, находились нитки, иглы и ножички самых разных цветов, форм и размеров. Все это содержалось в идеальном порядке.