Шрифт:
И вот теперь этот офицер стоял перед окном и с улыбкой смотрел на девушку. Спросил ее:
— Что вы изволили читать? Роман?
Лиза ответила:
— Нет, это учебник политэкономии. Я готовлюсь к экзаменам.
Офицер весело рассмеялся. Сказал:
— Птичка моя, это напрасный труд. Это вам больше никогда не пригодится.
— Почему? — спросила Лиза с удивлением. Офицер сказал:
— Нам не понадобятся образованные люди в России.
Лиза воскликнула:
— Вам не понадобятся, но нашей стране они будут нужны.
Офицер снова рассмеялся. Сказал:
— Ваша страна, мадмуазель, изменит свое лицо до полной неузнаваемости. Она не будет в том прежнем виде, в каком вы ее привыкли видеть и понимать. Нет сомнения, здесь будут проживать русские люди, нужные нам. Но это будут мастеровые, ремесленники, работники сельского труда. Но интеллигенции среди них абсолютно не будет.
С недоумением Лиза спросила:
— Где же, по-вашему, будет интеллигенция? Куда же она денется?
Похлопывая хлыстиком по своей ноге, офицер сказал:
— Ну, не знаю, душечка. За Урал уедут. Во всяком случае, здесь ваши интеллигенты проживать не будут. Иначе они помешают нашим планам, с которыми они, очевидно, не пожелают согласиться.
С волнением Лиза спросила гитлеровца:
— Поэтому вы и расстреляли нескольких человек из нашей сельской интеллигенции?
Гитлеровский офицер сказал:
— Я не знаю, почему они были расстреляны. Возможно, что именно поэтому они и пришли к своему печальному концу.
Все это гитлеровец говорил легким, веселым тоном, как будто речь шла о самых простых, повседневных делах.
Ужасное волнение охватило Лизу. Она побледнела, и руки у нее стали дрожать.
Мать, увидев ее в таком состоянии, замахала на немца руками и сказала ему, воспользовавшись тем, что он не понимает по-русски:
— Хватит, понимаешь! Довольно! Прекрати к черту беседу с ней. Иди к своим.
Фашист по-русски действительно не понимал, но на этот раз он понял, что его просят удалиться. Кисло улыбнувшись, он попрощался с Лизочкой. И отвесил полупоклон мамаше, на которую он заметно обиделся за то, что та энергично махала руками перед его лицом.
Когда нацист ушел, Лиза бросилась на кровать. Волнение ее душило. Никогда она раньше не задумывалась, кто она — русская или кто такая. Почему-то раньше она не придавала этому значения. А сейчас она вдруг поняла, что происходит что-то ужасное и такое, которое может уничтожить ее родную страну, может уничтожить русских или превратит их в бессловесных немецких рабов.
Мать села рядом с Лизой, стала утешать ее и гладить. И тогда девушка расплакалась, разрыдалась.
Мать сказала ей:
— Что тебе думать об этих делах? Есть люди, которые и без тебя об этом заботятся. Чем ты можешь помочь? Лучше снова сядь за свои книги. Это вернет тебе душевное спокойствие.
На другой день Лиза снова села заниматься. Но на этот раз Лиза села не у окна, а на кухне. И машинально стала читать, не вникая в дело.
Мать пришла с улицы и сказала ей:
— Там опять этот брандахлыст прошел мимо нашего дома и заглянул в окно. Неприятно будет, если эта личность повадится к нам.
Вдруг дверь отворилась, и на кухню вошел этот офицер. Вошел, как в пивную, — развязно, весело и даже не постучался.
На мамашу он не обратил внимания, и та, увидев фашиста, ушла из кухни. А с Лизой он весело поздоровался и сказал ей:
— Мне показалось, радость моя, что вчерашний наш разговор вас немного расстроил. И вот я специально пришел вас утешить, сказать вам, что перемена в вашей стране не всех коснется, и уж во всяком случае вас это не коснется. Хорошенькие женщины менее всего будут подвержены переменам судьбы. Глядите спокойней на свое будущее.
Сдерживая свою ненависть к этому холеному офицеру — наглому и самоуверенному, Лиза сказала:
— Зачем вы так говорите? Речь не обо мне. Но я русская, и ваши слова о моей стране, не скрою от вас, ужасно меня смутили.
Улыбаясь, офицер сказал:
— О, я вижу, вы горячая патриотка. Не знал, что русские, в силу их мягкой славянской натуры, способны на сильные чувства, да еще к такому отвлеченному предмету — к отчизне. Зачем вам, крошка моя, страдать об отчизне? Наше отечество там, где нас любят. Вам будет у нас хорошо. Вы увидите такой европейский комфорт, который вам и вашим оборванным подругам в глаза не снился.