Гайлер, который немного опасался всемогущего начальника штаба штурмовиков, вынужден был согласиться с этим требованием и взялся лично наблюдать за прибытием самолетов ночью, что он как директор аэропорта конечно же делать не обязан. Сейчас он находился в большом волнении и хотел звонить высшим руководителям штурмовых отрядов. Однако я указал ему, что это бессмысленно, поскольку Гитлер находится либо на пути туда, либо в это самое время уже находится там. Гайлер все еще пребывал в состоянии некоторого сомнения, однако звонить все-таки не стал.

Тот факт, что мы прибыли в аэропорт не на самолете D-2600, сыграл немаловажную роль, хотя в тот момент мы даже и не подозревали об этом. Гайлер не смог предупредить Рема, что Гитлер находится на пути в Мюнхен и скоро будет там. Рем не смог предпринять никаких эффективных контрмер, и Гитлер застал его врасплох. Если бы ситуация развивалась иначе, то наверняка врасплох застали бы Гитлера, поскольку с собой у него было только семь человек.

Я отправился домой и ничего не знал о сути происходящих событий, пока по радио в полдень не объявили о том, что происходило все это время. Примерно тогда же мне сообщили по телефону, что Гитлер хочет лететь обратно в Берлин в четыре часа вечера. Мне было приказано прибыть в аэропорт. Гитлер был, как всегда, пунктуален. В Берлине ему организовали грандиозную встречу. Геринг приказал выстроить личный состав авиационных частей в аэропорту. Геббельс также был здесь, чтобы представить более полный отчет о неудачном мятеже штурмовиков. Он упомянул о том, что обергруппенфюрер Эрнст, командовавший штурмовиками в Берлине, на свадьбе которого Гитлер являлся свидетелем, был задержан по пути в Бремен.

В соответствии с той версией событий, которую Гитлер мне изложил во время ужина, вся история с Ремом сводилась к следующему. Итальянский посол в Париже узнал о том, что руководитель штаба штурмовых отрядом Рем готовит восстание против Гитлера. Рем вступил в переговоры с французами, и те заверили его, что не будут вмешиваться в события в случае смены правительства. Он даже составил уже список членов нового кабинета. Главный пункт его программы сводился к тому, чтобы интегрировать его штурмовые отряды с частями регулярной армии и заменить старых офицеров, служивших еще в кайзеровской армии (по его мнению, они были наименее надежными), командирами штурмовых отрядов.

Итальянский посол известил обо всем происходящем германского посла, а он, в свою очередь, доложил Гитлеру. Фюрер организовал молниеносную контратаку, когда приготовления к путчу были в самом разгаре. После нашего прибытия в Мюнхен Гитлер с местным гаулейтером Вагнером отправились прямо в полицейское управление, где находился обергруппенфюрер и, по совместительству, начальник полиции Шнайдхубер. Гитлер сказал ему в лицо, что знает о союзе того с Ремом, сорвал с него знаки различия, золотую партийную булавку и приказал его арестовать. Оттуда Гитлер поехал прямо в Бад-Вайсзее, где Рем остановился в отеле «Бауернхансль». Рем выставил перед отелем часовых, но почти все они находились в состоянии алкогольного опьянения. Гитлер прибыл туда в шесть утра, как раз в тот момент, когда новые охранники сменяли ночных. Штурмовики, смена которых только начиналась, будили в караульном помещении своих спящих товарищей. Таким образом, Гитлер вошел в отель беспрепятственно и открыл дверь в караульную, где все охранники, за исключением двоих, спали. Естественно, они испугались до смерти, увидев стоящего перед ними Гитлера. Его водитель, бригадефюрер Шрек, остался сторожить охранников, которых разоружили и заперли на замок. Когда Гитлер вошел через дверь в зал, начальник охраны Уль как раз спускался по лестнице вниз, чтобы посмотреть, что там происходит. Когда он увидел Гитлера, то немедленно выхватил пистолет, но офицер Хёгль разоружил его ударом джиу-джитсу. Когда Гитлер спросил, где находится Рем, Уль не ответил, поэтому подняли с постели управляющего отеля. По книге регистраций гостей он выяснил, кто находится в отеле и какие комнаты занимает. Таким образом Гитлер нашел и комнату Рема. Он немедленно поднялся на второй этаж и постучал в дверь. «В чем дело? Кто там?» Гитлер ответил: «Новости из Мюнхена». На это Рем ответил: «Хорошо, входите». Гитлер открыл дверь и увидел, по его собственным словам, Рема, лежащего обнаженным на кровати, а рядом с ним лежал юноша в точно таком же виде. Гитлер еще никогда в своей жизни не видел такой омерзительной сцены. Он заорал на Рема: «Немедленно одеться! Ты арестован. Надеюсь, что мне не нужно тебе объяснять причину».

Рем, который после первоначального замешательства пытался изображать оскорбленную невинность, клялся, что ничего не знает. Однако Гитлер резко его оборвал: «Любые слова здесь излишни. Хёгль, проследите, чтобы господин Рем оделся и спустился вниз».

Он лично обошел весь отель и, пользуясь регистрационной книгой, поднимал каждого по отдельности с постели. Не тронули только личного доктора Рема, который заполз под кровать. По этому поводу Гитлер сказал: «Мы не хотим причинять зла добрым самаритянам». Он всегда делал для врачей исключение, не задумываясь об их политических пристрастиях. Остальных отвели вниз и заперли в подвале, где держали до тех пор, пока не прибыл автобус. В тот момент у Гитлера явно не хватало людей. С собой у него было восемь человек, которые и провели всю операцию. Автобус был забит арестованными до отказа, и его охраняли по двое полицейских с автоматами возле каждого из двух выходов. Гитлер ехал впереди этого автобуса на автомобиле. Поскольку машины со штурмовиками, которым Рем приказал прибыть, находились уже в пути, Гитлер останавливал каждую встречную и рассматривал всех сидящих в ней людей. Он извинялся перед простыми гражданами и разрешал им дальше следовать своим путем. Если встречная машина была забита штурмовиками – и таких оказалось немало, – он приказывал пересадить их в автобус. Водитель должен был отогнать машину обратно. Нескольким отрядам штурмовиков, о которых достоверно знали, что они не участвовали в заговоре Рема и им просто приказали явиться в его распоряжение, Гитлер разрешил остаться в своих машинах со словами: «Езжайте домой. Вопрос с Ремом закрыт. Вам не нужно ехать к нему». Точно такую же директиву Гитлер дал и тридцати вооруженным штурмовикам, ехавшим в грузовике. Однако командир этого подразделения заявил, что обязан выполнить имеющееся у него письменное распоряжение, и настаивал на том, чтобы его пропустили в Бад-Вайсзее. Это вынудило группенфюрера Брукнера заорать: «Ты что, не слышал приказ, который тебе отдал лично фюрер? Если ты немедленно не повернешь обратно, я пристрелю тебя прямо на водительском сиденье!» Командиру подразделения затем было приказано выйти из машины и пересесть в автобус. Штурмовиков разоружили и поместили под стражу. Колонна двинулась вдоль Тегернзее в сторону Мюнхена, и, поскольку дорога проходила мимо тюрьмы в Штадельхайме, всех находившихся в автобусе передали в руки местных властей. Хотя Рем не собирался убивать Гитлера, а только хотел отстранить его от власти, семьдесят два человека лишились своей жизни в бойне, завершившей мятеж Рема. Впоследствии я заполнил пробел в тех сведениях, которыми располагал Гитлер, рассказав ему о факте, тогда еще ему не известном, – а именно, что перемена самолетов, вполне возможно, и привела к благоприятному исходу событий. На это он ответил: «Видишь, рука Провидения вмешалась опять». Гитлер всегда благодарил судьбу, когда дела шли для него удачно.

Следующий почти анекдотический случай весьма ярко характеризует как самого Гитлера, так и его взаимоотношения с ближайшим окружением. Однажды вечером около половины двенадцатого Гитлер вернулся в рейхсканцелярию после посещения оперы. Он прошел в так называемую курительную комнату, где курение на самом деле было запрещено. Когда он увидел меня, то сказал: «Баур, мы летим в Мюнхен сегодня вечером!» Я немедленно связался с метеослужбой и запросил сводку погоды. Из нее следовало, что по всему маршруту стояла безоблачная погода, за исключением самого Мюнхена, где прямо над землей висел густой туман, что делало посадку невозможной. Когда я сообщил об этом Гитлеру, он сказал, что это не правда и небо абсолютно чистое. Мнимый туман над землей представляет собой не что иное, как «туман Геринга». Он имел в виду, что Геринг так сильно заботился о его личной безопасности, что любыми способами пытался оградить от ночных полетов.

Я заверил его в том, что получил эту информацию непосредственно с мюнхенской метеостанции. На это он ответил: «Ну что же, посмотрим!» Он приказал генералу Шаубу позвонить в кафе «Хек» и гостиницу «Остерия» в Мюнхене, где был постоянным посетителем, и позвать к телефону официанток, которые часто обслуживали его столик. Он попросил их лично выйти на улицу и посмотреть, какая стоит погода. Женщины сообщили, что стоит густой туман. Он рассеял мои сомнения, заявив, что мы полетим в Нюрнберг, а оттуда поедем на машине в Мюнхен. «С вами, летчиками, следует соблюдать осторожность. Я знаю, что Геринг пытается убедить тебя в том, чтобы ты не летал со мной по ночам. Ночные полеты для него как колючка в задницу! На этот раз я не стану тебя переубеждать, но в дальнейшем буду все тщательно перепроверять». Несмотря ни на что, я не мог отказаться от основного принципа, которого я всегда придерживался еще во время работы в гражданской авиации: «Если полет представляется возможным, я всегда готов. Если погода плохая, я отказываюсь подниматься в воздух, чтобы исключить излишний риск».

После всех упомянутых событий наступил более спокойный период, и мне было поручено организовать авиаэскадрилью, предназначавшуюся для обслуживания только высшего руководства страны. В первую очередь я заказал шесть Ju-52. Я выбрал ангар на аэродроме Темпельхоф и отобрал наиболее опытных летчиков, бортмехаников и авиатехников, работавших в «Люфтханзе». Поскольку я находился на государственной службе и не служил более в военно-воздушных силах, администрация долго не могла определить, к какой категории меня отнести. В конце концов было решено, что я нахожусь в подчинении у рейхсминистра Ламмерса, руководившего работой рейхсканцелярии. Однако Гитлер по этому поводу заявил: «Баур – старый солдат и к канцелярской работе он не способен. Лучше всего будет зачислить его в полицию». Итак, я стал майором полиции и оставался им до конца войны, хотя так же мало знал об обязанностях полицейского, как и полицейский об искусстве управления самолетом. Я был приписан к полиции для удобства ведения бухгалтерского учета, и мне предоставили возможность развивать совершенно независимое направление этой службы.