Началась игра в прятки. Я летел к краю облака и, заметив, где его плотность была меньше, «высовывал свой нос в окно». «Тандерболты» атаковали меня, приветствовав градом пуль.

Я делал переворот и спешил обратно в облако. Они, наверное, позеленели от злости, однако не могли вытащить меня из моего убежища. Лучшее, что они могли сделать, это протаранить меня в облаках, но при этом сами могли обжечь себе пальцы. Поэтому они оставались снаружи, выполняя круг за кругом. Время от времени, чтобы «вдохнуть» свежего воздуха, я высовывал нос наружу, но лишь только для того, чтобы поспешно отступить назад перед тем, как противник успевал нажать на кнопку огня. Для него было совершенно невозможно стрелять вслепую в облако. Это было бесполезно, а также и опасно для тех, кто был с противоположной стороны. Карусель продолжалась.

Они, должно быть, говорили себе: «В конечном счете этот парень должен будет выйти, хочет он этого или нет. В любом случае он не сможет уйти от нас». Я же действовал не спеша. Мои баки были полными, а времени сколько угодно, так что я продолжал терпеливо ждать. Внезапно меня осенило. Они ждут, когда я выйду, но сбоку. Там, где они видели мой нос. Чтобы вырваться, мне придется круто спикировать. Если мне немного повезет, то они не смогут заметить меня, и я без проблем ускользну.

Я выложил свой козырь. Толкнув ручку управления и постепенно набирая скорость, я вышел из облаков в северном направлении и спикировал словно сумасшедший к гребню Рока-ди-Папа. Хитрость удалась.

Мой «Мессершмитт» находился в ремонтных мастерских. Я сидел на траве около капониров своей эскадрильи и смотрел в небо. Тридцать минут назад мои товарищи взлетели, чтобы перехватить группу двухмоторных бомбардировщиков, направлявшуюся к Витербо. На обратном пути бомбардировщики пролетали над нашим аэродромом, и наши истребители продолжали активно их атаковать. Замыкавший строй американец, кажется, получил достаточно свинца в одно крыло и стал терять высоту. Ме-109 на его хвосте продолжал стрелять. За двигателями бомбардировщика тянулись шлейфы черного дыма, языки пламени начали лизать фюзеляж, а самолет стал вихлять из стороны в сторону. Отлетел лонжерон или от крыла, или от стабилизатора. Экипажу пришел конец.

– Слишком поздно прыгать с парашютами. Они слишком низко, – сказал я своему механику, сидевшему неподалеку.

– Да. С ними все кончено.

– Взгляни. Один из них пытается выпрыгнуть. Это, должно быть, хвостовой бортстрелок. Так и есть. Он выпрыгнул.

Я следил за черной точкой, пикирующей к земле по длинной параболе.

– Время дергать вытяжной трос, или его парашют не успеет раскрыться.

– Он выпрыгнул слишком поздно.

Мы оба, запрокинув головы, смотрели в небо.

– Посмотри, как этот несчастный ублюдок старается. Его купол не раскроется. Боюсь, что его судьба решена.

– Дергай кольцо, ради бога, дергай!

Человек приближался прямо к нам, падая словно камень, раскинув руки, как будто пытался затормозить свое падение, но безуспешно. Мы слышали, что он кричал. Это был животный, пронзительный крик, от которого стыла кровь.

Он разбился на краю летного поля. Побелев, словно лист бумаги, я вскочил на ноги.

– Быстро за мной. Пошли.

Мой механик уставился на меня, в его глазах было недоумение.

– Пошли. Я знаю, что уже ничего нельзя сделать, но, по крайней мере, мы можем вырыть ему могилу. Мы не можем оставить его лежать там подобным образом.

Мы мигом отправились туда. Я уже видел некоторых из своих приятелей, чьи парашюты не раскрылись. Не было никакой разницы между другом и врагом. Я знал, что меня ожидает. Кукла из плоти с переломанными конечностями, расплющенная, неузнаваемая. Бесформенная кровавая масса.

– Он там, герр лейтенант.

– Пойдем. Война для него закончилась. Все его тревоги позади.

Мы осторожно приближались к нему. Американец лежал, зарывшись лицом в землю. Купол его парашюта, который он успел выпустить, стелился по земле на некотором расстоянии. Он спутался, когда раскрывался.

– Принеси парашют.

Мы накрыли труп белым шелком. Вместо того чтобы служить саваном, он должен был спасти ему жизнь. Мы стояли рядом с этим неизвестным парнем, таким же пилотом, как и мы, несчастным куском пушечного мяса. Мы сняли фуражки и смотрели на белую ткань, которая медленно становилась розовой от крови.

Тихим голосом я сказал своему механику, чье лицо вытянулось и осунулось:

– Смотри хорошенько, Франц. Вот так мы умираем в воздухе. Иногда это красивая смерть. Она подкрадывается постепенно и внезапно хватает тебя за горло. Ты едва успеваешь почувствовать удар – и все кончено.

– Что мы будем делать, герр лейтенант? – спросил Франц, заикаясь.

– Завернем его в парашют и отнесем.

– Куда?

– К обочине дороги, затем отвезем его на автомобиле на кладбище.

Я приподнял шелк и наклонился к трупу. Франц не решался.