– Иди ты… – И Серега закашлялся. – Лучше бы я из бабской туфли пил!

– Иди ты?

– Тьфу! Дай сюда бутылку! Из нее буду пить! А ты колпачок нюхай.

– Ладно, будем считать, что вводные процедуры закончены. Вернемся к нашему трупу. То есть, к трупу П. П. Сергеева. Знаешь, что мы имеем, по словам Серебряковой? Несколько крепких подозреваемых.

– И кто конкретно?

– Вот, передо мной список всех присутствовавших на сабантуе. Итого тридцать человек.

Минус пятеро детей – остается двадцать пять. Себя с Сашей я тоже исключаю, если только я не лунатик и не осуществляю под воздействием сна свои заветные мечты. У меня с коммерческим были трения. Но поскольку это маловероятно, получается еще минус два. Теперь о вас, Барышевы: во-первых, я тебе доверяю. Во-вторых, вы спали в угловой комнате и ушли раньше Паши. Так что получается еще минус два.

– Ну, спасибо, благодетель ты наш!

– Не за что. Цветы можно прямо в мой номер. Итого получается: двадцать три минус два равно двадцати одному.

– В первом классе ты, Леонидов, наверняка на «пять» учился?

– Но только в первом, – грустно сказал Алексей. – Серебрякову тоже, в общем-то, можно исключить.

– И самого убитого, надеюсь, тоже?

– Да, елки! Молодец! Я даже позабыл, для чего вся эта арифметика! Минус Паша. Остаются девятнадцать душ, у шестерых из которых уже обрисовался веский мотив. Нора тоже под большим вопросом.

– Ей-то какой навар со смерти любовника?

– Определенно сказать не могу, но что-то там есть. Вчера они с Пашей ругались. Я сам это видел. Кстати, как только сугробы расчистят, надо будет добраться до главного корпуса и просмотреть вчерашнюю запись. В этом коттедже видеомагнитофона нет. Я это уже выяснил.

– А где кассета?

– В кармане. Сейчас уберу в тумбочку вместе с бутылкой. Надо прятать от грабителей такие ценные вещи. Итого: шесть человек имеют явный мотив, остальные тайный. В таких делах, как правило, стоит только поглубже копнуть. Там, где люди делят между собой солидную зарплату, нет места любви и братству. Тем более сейчас, когда народ за место под солнцем глотку перегрызет. Да, нынче каждый сам за себя.

– И против всех. А Пашины люди? Их ты со счетов не сбрасываешь? Они-то должны были за него держаться! И уж никак не убивать!

– А если кто-то притворялся, что он Пашин человек, а сам делал ставку на Валеру?

– Прямо тайны мадридского двора!

– А ты у жены спроси, как ее в свое время убрали из «Алексера». Путем каких тайных интриг. Она тебя просветит. Серебрякова, между прочим, сама мне сейчас призналась, что некая Эльза пыталась всучить ей досье. Там было обо всех.

– Эльза, Эльза… Погоди-ка… Невзрачная блондинка с волосами до плеч? Действительно, на немку похожа!

– Гестапо в работе. Та еще сучка!

– Анька моя терпеть ее не может, даже не поздоровалась вчера.

– С такими можно и не здороваться, но они живут и процветают. Валера и мадам Иванова А за нее горой, я это еще осенью заметил. Анюте надо бы поосторожнее, если она еще хочет там работать.

– Моя бы воля, она бы вообще дома сидела, – вздохнул Серега. – Но это не выход. С чего предлагаешь начать?

– С обеда, конечно. Похоже, что дорогу жизни уже расчистили, я слышу, как за окном шумят моторы!

И действительно, в комнату ввалились румяные, засыпанные снегом Саша и Анечка. Они жизнерадостно закричали:

– Мужчины, вас приглашают на кормежку!

Леонидов встал. Во рту был вкус лака для волос.

– Пойдем, Серега, а то у меня желудок склеился.

– А у меня намылился изнутри.

– О чем это вы, мужчины? – поинтересовалась Саша.

– Да мы тут так, мылись.

– И причесывались…

Бутылку, в которой кое-что еще осталось, Алексей предусмотрительно запрятал обратно в тумбочку.

Когда Барышев вышел вслед за женщинами в холл, Алексей полез в тумбочку. Он посмотрел на кассету, задвинул поглубже, так, чтобы создалось впечатление, будто ее хотели спрятать, и аккуратно закрыл дверцу.

«Кто ищет, тот непременно найдет», – подумал он, выходя из комнаты.

Метель на улице постепенно утихала. У плохой погоды тоже должен быть лимит. Облака на небе напоминали слежавшуюся и посеревшую от долгого хранения вату, зато снег радовал своей несказанной белизной. Загородной, по-настоящему лесной.

«Дорога жизни», ведущая к столовой, была расчищена. Посреди сугробов пролегла огромная борозда. По этой борозде цепочкой тянулись к столовой люди: Манцев на ходу захватывал голыми руками снег и тер опухшее лицо, озорная Марина, которая шла сзади, пыталась подловить его и сунуть за шиворот белый комок. Наконец ей это удалось, Манцев взревел и ринулся на нее тигром. Они расхохотались и повалились в сугроб.

– Веселится народ, – вздохнул Алексей. – Паша умер, а они веселятся! Непохоже, что скорбят об усопшем.