— К чему ты ведешь? Я не понимаю.

— Ему надо помочь. Его семье.

— Ну знаешь! Еще скажи: нанять адвоката! Да я лучше эти деньги на дорогу выкину!

— Хватит ссориться, — примирительно сказал Давид. — Альберт Валерианович прав: убивать нельзя. Воровать тоже. Но выхода у него не было. Не повезло парню.

— И кто в этом виноват? — спросила она.

— Никто. Одним везет, другим нет. Ему могло повезти. Стал бы известным актером, звездой, заработал бы кучу денег. И все бы устроилось. Не повезло. Но жизнь длинная.

— Да какая у него теперь жизнь! — Она махнула рукой.

Дроздов встретил их у себя в кабинете. Пошли к нему втроем: она, Дере и Гатин. Давид остался у машин, сказав, что в этом здании он за Маргариту Ивановну спокоен. Увидев документы и фотографии, капитан откровенно обрадовался.

— Ага! Ну вот! И мотив нарисовался! Теперь все! Симонову крышка!

— Я нашел это в сейфе, — начал объяснять Гатин. — И решил, что важно…

— Еще бы не важно! Еще бы! Теперь он у нас в руках! Улик — во! — Дроздов ребром ладони чиркнул по горлу. — Вот Мишка обрадуется! А говорил, концы с концами не сходятся!

— Что с отпечатками пальцев? — негромко спросила она.

— А что такое? — откровенно удивился Дроздов.

— Вы проверили? То есть сняли при задержании? Сличили?

— Разумеется! За кого вы нас принимаете? Черных — ответственный сотрудник. Все проверено-перепроверено.

— И что? — замирая, спросила она.

— Никакой ошибки, — заверил Дроздов. — На пистолете его отпечатки. Симонова.

— И… все?

— Я не понимаю: чего вы хотите?

Дроздов уставился на нее. Замечательные брови поползли вверх. Он все больше удивлялся.

— Значит, стрелял Сеси.

— Конечно! Никаких сомнений! Все, Евдокия Ивановна! — возбужденно сказал Дроздов. — Теперь вы можете быть спокойны!

— И отпустить наконец телохранителя, — закончил мысль Дере.

Она невольно вздрогнула.

— Нет!

— Что такое? — вновь удивился Дроздов. — Что вас смущает? Вы нам что, не верите?

— Верю, но… Эти записки, Лимбо… Неужели Клара, субтильная женщина, в которой живого веса и пятидесяти килограммов не было, могла ее разбить? Поднять на второй этаж, в спальню?

— Неужели ты не поняла? — Дере начал раздражаться. — Это сделал щенок! Она ему велела! Она его заслала в твой дом!

— Сеси занимался любовью со статуей? Ты соображаешь, что говоришь? Уж с этим у него все в порядке. Я-то знаю. Ему нет нужды тащить в постель стальных девушек, от живых отбоя нет.

— Дура! — заорал Дере. — Хоть бы чужих постеснялась! Обсуждать потенцию любовника в присутствии… — Он захлебнулся возмущением.

Капитан Дроздов таращил на них совиные глаза. Гатин, явно смущаясь, глядел в пол. И молчал.

— Выходит, правду в газетах писали? Во дает!
– восторженно сказал Дроздов. — Со статуей, извиняюсь, сношаться! Надо проверить по базе незакрытые уголовные дела. А вдруг за ним еще что-нибудь числится? Маньяков развелось — жуть!

— Социальный кризис, — промямлил Гатин.
– Люди, не нашедшие места под солнцем после того, как сменился строй, впадают в глубокую депрессию. Отсюда и…

— Пить надо меньше, — отрезал Дере.

— Я хочу его видеть! — заявила Маргарита.

— Кого? — Дроздов вновь вытаращил глаза.

— Сеси.

— Спятила! — констатировал Дере. — Вы бы слышали, что она мне говорила в машине! Мне надо срочно показать жену психиатру. Возможно, это последствия ранения.

— Мне пуля попала в плечо, а не в голову, — сухо сказала она. — Кто-то должен его выслушать.

— Его выслушает следователь, — усмехнулся капитан Дроздов. — Не беспокойтесь. Они будут долго беседовать. И неоднократно. А потом его выслушает суд. Может, и сжалится.

— Сколько ему дадут? — тихо спросила она.

— Лет десять, — заверил Дроздов. — Сами считайте. Воровство — раз. Покушение на жизнь — два. И убийство свидетеля. Нет, десять мало, — после короткого раздумья сказал капитан.

— Я хочу свидание.

Дроздов переглянулся с Альбертом Валериановичем и сказал:

— Это не мне решать. Он в СИЗО. Обратитесь к адвокату. К следователю. В прокуратуру. Кстати, и бумаги ваши я туда передам. Свяжусь с агентством, найду детектива. Устроим им очную ставку. — Он возбужденно потер руки. — И дело пойдет! Симонову крышка! Так ему и надо! Не люблю альфонсов!