Хорошо врет про всю душу, только червячки презрительные мне о своем говорят. Плохой у мельника рот — как и душа плохая.

— Помнишь, может, — племяшка у меня жила, Клавка. Дуреха-то изрядная, все в столицу рвалась. Я ей сколько толковал: кому ты нужна-то там, так нет — уехала…

Гляжу я, Серый от окна на мельника так смотрит задумчиво, желваки играют, дышит тяжело. Понимаю я тебя, Серый, только качаю головой отрицательно — не трогай человечка, паскудный он, да полезный. А мне терпения не занимать, я любую сказку до конца дослушаю.

— Так вот, Сатрап, к чему веду-то я… Устроилась она в Москве — да и неплохо. За год эх как продвинулась — уж не спросил ее, через какие такие заслуги. А служит она в сехретариате на ЗИЛе. На посту ответственном, с бумагами работает. С начальством — вот как мы с тобой. Знаешь ли ЗИЛ-то? Завод имени… ну, понимаешь, о чем я, да?

Здесь уже и Батон от шашлычка оторвался, засопел. Не надо бы Петровичу нам на больное наступать! Рухнула наша структура в Москве, поперли наших за сто первый километр, давно такого позора не было. И, главное, уже последняя собака повсюду об этом знает. Ну да ладно, потерпим. Нескоро сказочка сказывается.

— ЗИЛ-то — он ясно, под кем. Так что разные там разговоры разговаривают, а Клавка моя уж больно шустрая: глаз зоркий, ухо вострое, а мозгов — ни хрена! Дали ей, значит, письмо вчистовую приготовить, а там список длинный. И показался ей этот список странным, потому что среди всяких городов знатных — а там и Самара, и Смоленск, и Ярославль — вдруг усмотрела она и нашу дыру Богом забытую, и еще всякие деревеньки да хуторки. Кой-что она запомнила головешкой своей, мне и отписала.

— И что ж там за «хуторки»? — прошелестел от окна Серый. О, как зацепило — поперек меня пасть раззявил! А голосочек у него тот еще, пробирает.

Прищурился мельник, рот покорежил и начал перечислять.

— Кстово, Борятино, Манятино, Нижние Ложки, Гуляй-Лог, Козельск, Обоянь, Гусь-Железный да Гусь-Хрустальный, Кижи, Можга, Онега, Геленджик, Калач-на-Дону… Еще было несколько, только она, дуреха, плохо мне повторяла…

Серый окаменел. Да и Батон все понял — куда уж яснее.

— И что ж ты надумал к нам со своей географией приходить? — невозмутимо спросил я, пытаясь проглотить комок в горле. — Нам это к чему?

Но мельник не дурак, смотрит уже в упор, глаз не прячет.

— Так ведь, Сатрап, я умишком-то пораскинул, а что тут у нас на выселках полезного есть? Ни тебе шахт, ни рудников, ни пшеницы толком, ни бычков племенных. Пустое наше место, никчемное. А вы все-таки здесь, а не за холмом. А как ваши с рязанскими в Москве схлестнулись — так это только глухой не слыхал, уж извини. ЗИЛ — он на то и ЗИЛ, чтобы вашим братом интересоваться.

Батон на меня просяще смотрит, можно, мол, порешу гниду. Нельзя, Батон, не вся сказка еще…

— Ладно, Петрович, — говорю, — молодец, что не дремлешь. Надо будет проверить, о чем речь. Чего хочешь на этот раз? Денег мы на твоей байке не заработаем, так что в желаниях будь скромен, а то братья мои подумают о тебе плохо.

— А мне в этот раз ничего не надо, — мельник отвечает. — Только ты, Сатрап, ежели куда насовсем соберешься, так пообещай мне, что возьмешь с собой. Нету мне теперь жизни здесь, Сатрап. Не брось.

Не стали мы мельника убивать. Хоть Серый и настаивал — взъелся он на Петровича по-черному. Через Клавку его еще много чего узнали. Больше плохого, чем хорошего. Все, как положено, Нынешнему сообщали.

По осени он объявил сбор.

На подлете, когда вышли из тяжелых темных туч, я как-то по-новому взглянул на раскинувшееся внизу великолепие — лоскуты полей, пятна лесов, клочья тумана по оврагам. О-хо-хо, что-то ждет нас всех?

Встречались черт-те-где, в горелом лесу. Рыже-серая хвоя под ногами рассыпалась в пыль. Мы прибыли не первыми, на проплешине уже собрался с десяток семей.

Серый слева, Батон справа, как положено. Я — Сатрап, старший — чуть впереди. Подходим степенно, без заискивания.

Вроде круг — он круглый, да только во главе круга — Нынешний. Со своими — имена их все позабыли давно за ненадобностью. Ритуал приветствия, стандартные фразы — подошел, предстал, так сказать, — отходи. Нынешний совсем одряхлел. Мешки под глазами, кожа — как яблоко печеное.

— Здравствуй, Сатрап, — и как всегда, глаза в глаза, — не ты один несешь дурные вести. Встань со мной рядом, поддержишь старика.

О младших говорить не принято — куда ж они без нас. Встаем мы рядом с семьей Нынешнего.