Самое главное – Улахан Тойон не является владельцем земель, которыми правит. И вообще, вопрос собственности стоит очень остро, только в обратную сторону. Собственность – это удел земляных червяков. Они отягощены непосильными владениями, недвижимостью. У степняка – только движимое имущество. Встал, перепоясался и поехал. Отсюда и всеобщая нравственная парадигма – иметь лишнее добро в собственности – это моветон. Это неприлично. Это мешает жить.

Улахан Тойону по должности, как и завещал Отец-основатель, положено иметь город, в городе дом. Ни никто его не принуждает там жить, поэтому Тыгын живет у себя на аласах. Там у него резиденция. Люди – тоже никакая не собственность Тойонов, нет даже жесткого подчинения им. Каждый вправе послать Тойона вдаль, но не делает этого исключительно из уважения к нему. Но Улахан Тойон вправе требовать выполнения Закона любым способом, как ему заблагорассудится, например, вырезать род. Хотя мне кажется, с родом Халх Тыгын поступил, не соблюдая закон, а исключительно под воздействием эмоций. Но это тоже мутное место, напали-то на наследницу Старшего Рода, жизнь членов Старших Родов здесь священна. Всё, что потребно тойону для поддержания работоспособности системы, он получает в виде налогов и тут же, по существу, всё раздаёт. На тойонат ложились функции социальной защиты, на него же ложились функции обеспечения общественной безопасности.

Однако никакого политического произвола не было. Вся жизнь расписана и регламентирована законами Отца-основателя, да пребудет с ним вечная слава, настолько они были хороши. По моим прикидкам, лет триста Степь прожила без крупных социальных катаклизмов. И держалось пока только на традициях, вбитых в голову гражданам семьёй, обществом и шаманами.

Основные правила просты: каждый вправе заниматься тем, чем желает и зарабатывает на жизнь, чем может. Это вроде бы формальная свобода, но по жизни из кастовых или родовых рамок вырваться очень трудно. Можно даже грабежом и налётами заниматься, пока не поймают. Категорический запрет на грабёж на Дороге Отца-основателя, да пребудет с ним слава. За такое деяние смертная казнь без суда и следствия. Обычный срок действия одной банды – около месяца. За гоп-стоп на Дороге за нарушителями начинается форменная охота. Крестьяне могут работать, а могут и не работать, то есть, голодать. Налог – десятая часть урожая, и попытки уклониться он налога караются жестоко. При практически непрерывном лете в этих краях голодать всё-таки затруднительно, это надо вообще в поле не выходить. Еще есть ряд ограничений для мастеров по металлу и шорников.

Три дырки в социальной сфере были не закрыты, но их на себя брали институты Отца-основателя, или теперь можно было говорить о некоей организации. Это слив пассионарной части населения, изъятие из общества самоучек-изобретателей и людей, которые могли бы из частных явлений сделать далеко идущие выводы о наличии тайной руководящей роли высокоразвитой цивилизации. Но за последнее время, по моим прикидкам, как раз с того самого момента, когда перестали, как говорил Тыгын, откликаться на призывы шаманов Тэнгри и Отец-основатель, три последние задачи не выполнялись и в Степи накопились противоречия. Вот кто-то сейчас проводит политику дестабилизации, активно раскачивая общество. Посмотреть бы на дирижеров этого оркестра, и на тех, если таковые имеются, кто заказывает музыку. Странно даже. Что еще надо людям при таких-то свободах.

В общем, с шаманом поговорили, хотя, по сути, до самих формулировок Закона так и не дошли. Пока только общие сведения по устройству жизни. Чёрт их знает, может самих формулировок, как таковых и нет в природе. Только общие указания, дух, так сказать, закона, а не буква. Ну и ладно. От таких мудрствований голова начинает болеть. Пора обедать и в тишине усвоить полученные сведения.

После обычной сиесты на площадь начал подтягиваться народ, поглазеть на преступников и обсудить ситуацию. Самое неприятное то, что все эти люди – родственники кого-то из аула и окрестных кишлаков, а это, по существу, позор на весь род. Как бы волнений не произошло. Но присутствие охранников остудило горячие головы. Когда по сведениям бая, собралось достаточное количество народу, Арчах зачитал новый указ Улахан Тойона о поимке преступников. Тут же началось торжественное вручение денежных премий и орденов участникам операции. Это был маркетинговый ход, большей частью, чтобы народ впечатлился полученными суммами. Вечером они вернут всё заработанное непосильным трудом Талгату, ибо нехрен два раза деньги получать за одно и то же, это их работа, в конце концов. Потом получат премию по результатам путешествия. Дальше Арчах превзошел сам себя, произнеся обвинительную речь и возбуждая в толпе самые кровожадные инстинкты. Под финал действа пейзаж украсила виселица, а виселицу – руководитель ячейки с желтой тряпкой в зубах. У остальных осужденных я в сарае, тайно ото всех, отобрал санаа сюрун, мне нужны пастухи в кочевье. Пойдут вместе на Ыныыр Хая, вместе с конфискованными удобрениями. Арчах и Боокко убедительно показали, что могут уже агитировать самостоятельно. И вообще система начала работать и без моего участия, так что можно отвлечься на себя, любимого.

Утром мы уже ехали дальше. В душе моей спокойствие, потому что дела, так или иначе, движутся. Я даже из совершенно гнусной ситуации выцепил кое-что для благосостояния своего рода, так что есть чем гордится. Теперь надо подумать о своих доходах. Пока ничем, кроме грабежа я не занимался. Это неправильный путь. Во-вторых, у меня нет своих бойцов. Это тоже неправильно. И тут одно связано с другим. Только что я могу продать, чтобы нанять банду? Шерсть, войлок, шкуры. На них состояние не сколотишь. Проблема, однако. Может пойти в горы золото поискать? Драгоценные камни? Проблема.

Я достаю хомус и начинаю бренчать мелодию "Sail Away" от Deep Purple. Очень похоже на хомус, как для него написано. Но я переоценил свои таланты, вместо классического рока получилось что-то вроде камаринского, исполняемого глухонемым на расстроенной балалайке. Нет, надо было "A 200" побренчать. Сайнара смотрит на меня широко раскрытыми глазами, Талгат едет с каменным лицом, чиста Чингачгук, а Боокко и вовсе раскрыл рот. Мне становится стыдно за собственную бездарность, надо или каждый день тренироваться, или вообще не браться за инструмент. Вот если бы была мандолина, я бы вам показал класс. Меня в детстве жестоко насиловали в течении семи лет этим, богом проклятым инструментом, да так, что я в припадке ностальгии иной раз могу исполнить кое-что на струнных. Хорошие были у меня учителя. М-да… где мои семнадцать лет.

— Что это было, Магеллан? — наконец выходит из ступора Сайнара.

— Каприз художника, — блею я, пытаясь сохранить лицо. Чуть не покраснел.

— Ты меня научишь, — констатирует она, — я никогда не слышала такой интересной музыки.

— Научу, непременно научу, — бормочу я, в тайной надежде, что она про это забудет.

Я упаковываю хомус в футлярчик, готовый провалиться от стыда. Для приличия надо бы начать светскую беседу, но Сайнара упорна, как бульдозер.

— Про что это песня?

— Про паруса, которые уходят в море, а на берегу стоит женщина и ждёт своего мужчину. А он не может вернуться, на море штиль.

Лучше бы я молчал. Пришлось объяснять, что такое моряк, штиль и всё такое. Потом мягко перевел стрелки на тему преступников.

— Сайнара, а тебя не волнует, что мы убиваем подданных твоего дедушки?

Она твёрдо посмотрела мне в глаза:

— Человек Старшего Рода может убить любого, если считает нужным, кроме другого человека Старшего Рода! — отчеканила Сайнара, — Человек Старшего Рода не отчитывается ни перед кем, кроме Тойона своего рода.