— Мы в том же положении, что и всякий ученый. Единственное, на что мы можем опираться, — это непосредственный опыт. Рано или поздно придется доверять своему опыту, потому что это все, что есть в нашем распоряжении. В любом другом случае получается порочный круг. Если я в целом не доверяю своему опыту, то тогда я должен не доверять своей способности не доверять, потому что это тоже мой опыт. Значит, рано или поздно у меня не остается другого выбора, кроме как верить — верить в свой опыт, верить в то, что вселенная, по большому счету, не собирается все время меня обманывать. Конечно же, мы можем ошибаться, непосредственный опыт может нас подводить, но в целом у нас нет другого выбора, кроме как следовать ему. Это что-то вроде феноменологического императива. И особенно это относится к мистическому опыту — ты ведь сама говоришь, что он не менее, а более реален, чем любой другой.

Я думал о гегелевской критике Канта: невозможно подвергать сомнению осознание, если твоим единственным инструментом оказывается тоже осознание. Пытаться делать это, говорит Гегель, — все равно что пытаться купаться и не намокнуть. Мы прикованы к своему осознанию и своему опыту, и нам не остается ничего другого, кроме как развивать его на более глубинном уровне.

Трейя подхватила:

— У тибетцев есть выражение, которое мне всегда нравилось: «Ум — это все пространство». Именно так я все и чувствую. Это ощущение, конечно, длится всего несколько секунд, а потом — бац! — я снова становлюсь прежней Терри.

— Мне эта фраза тоже нравится. Вот ты занималась випассаной, в которой надо концентрироваться на своем дыхании или каком-то другом ощущении. А у тибетцев есть практика, которая предполагает, что во время выдоха ты действительно «смешиваешь свой ум со вселенной» или «смешиваешь свой ум с небом». Это означает, что во время выдоха ты просто чувствуешь, как твое чувство собственной обособленности выходит из тебя вместе с дыханием и растворяется в небе над головой, в словах других людей, во всей вселенной. Это очень сильная практика.

— В конце концов, именно это я и начала делать, — сказала она, — это стало получаться само по себе, спонтанно. А в последние дни моя медитация полностью изменилась. Если вначале я была очень сосредоточенной и целенаправленной — концентрировалась на дыхании, скользила вниманием по телу вверх и вниз, то потом я вдруг стала переживать моменты резкого, внезапного изменения сознания. И тогда, вместо того чтобы направлять куда-то свое внимание, я просто сидела и не фокусировала внимание абсолютно ни на чем. Мне показалось, что это похоже на состояние полной сдачи: я просто отдавала себя высшей воле, впускала в себя Бога. Состояние абсолютной открытости. И кажется, это было намного сильнее.

— По моему опыту, работает и то, и другое, надо просто действовать последовательно, — я немного подумал. — Знаешь, а ведь ты сейчас безупречно описала то, что в японском буддизме называется «личная сила» и «сила другого». Все медитации делятся на эти два типа. «Личная сила» культивируется в дзен, в випассане, в джняна-йоге. В этом случае ты используешь только энергию собственного осознания, собственной концентрации, чтобы вырваться за пределы своего эго и выйти к высшей самотождественности. Чтобы получить «силу другого», человеку нужно настроиться на энергию своего гуру или Бога, или просто войти в состояние полного смирения, полной сдачи.

— И ты думаешь, что и то и другое приводит к одинаковому результату, — Трейя взглянула с недоверием.

— Да. Вспомни: даже Рамана Махарши [54] (которого называют величайшим мудрецом в современной Индии) сказал, что к просветлению ведут два пути: либо ты спрашиваешь: «Кто я?» — и это полностью размывает границы эго; либо же ты отдаешься воле гуру или Бога — и тогда ты позволяешь Богу сокрушить свое эго.

И в том, и в другом случае эго раскрывается, и изнутри его начинает сиять вечная Самость. Для меня привычнее вопрошать «Кто я?» — кстати, это еще и знаменитый дзенский коан. Но я уверен, что годятся оба пути.

Мы с Трейей перешли на кухню, чтобы заварить чай. Тема рака ни разу не всплыла.

Тук-тук.

— Кто здесь?

Тук-тук.

— Кто здесь?

Холод. Тишина. Три коридора и одна дверь.

Тук-тук.

— Кто здесь, я спрашиваю? Проклятие! Что за глупые шутки?

Слишком темно, чтобы можно было идти быстро и легко, поэтому я медленно, на ощупь добираюсь до двери и в ярости распахиваю ее.

— Мне интересно, почему и тот, и другой путь приводят к одинаковому результату, — сказала Трейя. — Они выглядят такими разными. В випассане надо прилагать очень много усилий, по крайней мере в начале, а если это «сила другого», то никаких усилий не требуется вовсе.

— Знаешь, я не гуру. Я могу объяснить это только со своей дилетантской точки зрения. Просто мне кажется, что у них есть кое-что общее — точнее, это общее есть абсолютно у всех видов медитации, — они подтачивают эго тем, что усиливают внутреннего Свидетеля, усиливают способность просто наблюдать явления.