В дальнем конце комнаты с треском распахнулась дверь, и поднялся большой шум. В комнате появилось с полдюжины «зеленых повязок», которые начали прикладами расчищать проход. Позади них другие охранники окружали офицера ВВС, который гордо шел, высоко подняв голову; его руки были связаны у него за спиной, мундир растерзан, погоны сорваны. Бакраван ахнул. Это был полковник Пешади, командующий базой ВВС в Ковиссе – еще один его родственник.

Другие люди тоже узнали полковника, ибо много в свое время говорили о победоносной иранской экспедиции, посланной несколько лет назад в Дайое Дхофар в Южном Омане, успешном разгроме почти смертоносного нападения марксистов из Южного Йемена на Оман, а также о личной храбрости Пешади, который командовал иранскими танками в решающем сражении.

– Это же герой Дхофара? – произнес кто-то, не веря своим глазам.

– Да, это он…

– Храни нас Аллах! Если уж его арестовали…

Один из «стражей» нетерпеливо толкнул Пешади в спину, пытаясь заставить его идти быстрее. Полковник тут же бросился на него, хотя наручники сильно стесняли его движения.

– Сын собаки, – прокричал он, дав волю ярости. – Я и так иду так быстро, как могу. Чтоб твоему отцу гореть в аду! – «Страж» обрушил на него ответный поток проклятий, потом ударил прикладом винтовки в живот. Полковник потерял равновесие и упал, оказавшись полностью во власти обидчика. Но он не замолчал, все так же проклиная своих тюремщиков. И продолжал проклинать их, когда они подняли его на ноги, по двое с каждой стороны, и, держа за руки, вывели на улицу, в западную часть пространства между стенами. И там он проклинал их, и Хомейни, и лже-мулл всеми именами Бога, потом воскликнул: – Да здравствует шах, нет Бога, кроме А… – Пули оборвали его на полуслове.

В комнате ожидания повисло жуткое молчание. Кто-то всхлипнул. Какого-то старика вырвало. Другие начали перешептываться, многие молиться, а Бакраван был уверен, что все это – кошмар, его усталый мозг отвергал реальность происходящего. Зловонный воздух вокруг был холодным, но ему вдруг показалось, что он задыхается в огненной печи. Я умираю? – беспомощно спросил он себя и рванул ворот рубашки. Потом почувствовал чье-то прикосновение и открыл глаза. Несколько мгновений он не мог сфокусировать взгляд или сообразить, где находится. Он лежал на полу, невысокий сосед по лавке встревожено склонился над ним.

– Вы в порядке?

– Да-да, кажется, в порядке, – слабым голосом ответил он.

– Вы упали в обморок, ваше превосходительство. Вы уверены, что вам лучше?

Со всех сторон протянулись руки и помогли ему снова сесть на лавку. Он тупо поблагодарил их. Его тело казалось ему очень тяжелым, все чувства притупились, веки налились свинцом.

– Послушайте, – шептал человек с язвой желудка, – все это как Французская революция, гильотина, террор, но как это может происходить, когда у власти стоит аятолла Хомейни, вот что мне не понятно.

– Он не знает, – произнес невысокий иранец тем же испуганным шепотом. – Не может быть, чтобы он знал, он же человек Бога, набожный и самый ученый аятолла среди всех них…

Усталость навалилась на Бакравана, и он прислонился к стене, безвольно закрыв глаза и погрузившись в сон.

Через какое-то время его встряхнула грубая рука:

– Бакраван, тебя вызывают. Пошли!

– Да-да, – промямлил он и, пошатываясь, поднялся на ноги. Слова застряли у него в горле, когда он узнал Юсуфа, начальника «зеленых повязок», которые приходили вчера вечером на базар. Спотыкаясь, он двинулся следом за ним, проталкиваясь сквозь остальных, вышел из комнаты в какой-то коридор, поднялся по лестнице и зашагал по еще одному холодному коридору с камерами по обеим сторонам, в каждой двери – глазок, мимо охранников и других людей, которые бросали на него странные взгляды; где-то рядом раздавался чей-то плач. – Куда… куда вы меня ведете?

– Побереги силы, они тебе понадобятся.

Юсуф остановился у двери, открыл ее и втолкнул его в комнату. Комната была тесной, вызывала клаустрофобию и была битком набита людьми. В середине стоял деревянный стол, за которым сидели мулла и четыре молодых человека по обе стороны от него; на столе лежали какие-то бумаги и Коран; зарешеченное оконце высоко в стене голубело ясным небом и роняло в комнату косой столб солнечного света. У стен, прислонившись к ним, стояли «зеленые повязки».

– Джаред Бакраван, базаари, заимодавец, – сказал Юсуф.

Мулла поднял глаза от листа бумаги, который изучал.

– А, Бакраван, салам.

– Салам, ваше превосходительство, – дрожащим голосом ответил Бакраван. Мулле было лет сорок с небольшим: черные глаза и черная борода, белая чалма и потертый черный халат. Людям рядом с ним не было и тридцати, они сидели небритые или с бородами, бедно одетые; их оружие стояло у стены позади них. – Чем… чем я… могу вам помочь? – спросил он, стараясь сохранять спокойствие.

– Я Увари, назначенный Революционным комитетом в качестве судьи, и эти люди тоже судьи. В этом суде правят слово Аллаха и Священная Книга. – Голос муллы был суровым, выговор выдавал в нем казвинца. – Ты знаешь Пакнури, прозванного Скрягой?

– Да, но позвольте сказать, ваше превосходительство, согласно нашей Конституции и древнему закону база…

– Просто отвечай на вопрос, – оборвал его один из молодых людей, – у нас нет времени выслушивать всякие речи. Ты знаешь его или не знаешь?

– Да, знаю, разу…

– Ваше превосходительство Увари, – прервал его Юсуф с порога. – Прошу вас, кого привести следующим?

– Пакнури, потом… – Мулла прищурился на список имен перед собой. – Потом сержанта полиции Джафруди.

Один из сидевших за столом сказал: