Сквер как сквер. Трава, кустики, деревья, покрытые испарениями города, еще живы. Дети, коляски. Молодые мамы. Бабушки. Пенсионеры. Домино. Конечно, собаки. Днем влюбленные сюда не заглядывают, и Вера с Игорем вызывали любопытство аборигенов. У Белана через плечо висел кофр с аппаратурой, фотоаппарат с мощным объективом болтался на груди.

– Они с ума посходили! – шепотом кричала Вера. – Это же Паша! Астахов!

Игорь смотрел под ноги, поднял голову, увидел интересный кадр и, словно охотник ружье, вскинул фотоаппарат.

– Я тебя убью! – Вера ударила его по руке, и фотовыстрел ушел в небо. – У тебя есть все! Покажи им! Они увидят и поймут!

Игорь перезарядил аппарат, посмотрел на Веру, сказал:

– Когда-то ты была гордой.

– Ты меня любишь? Ты мне всегда нравился. Пойдем к тебе… Договорим. – Вера смотрела распахнуто.

– Плевать в лицо нехорошо. Стыдно. – Игорь повернулся и пошел из сквера.

В Кривоколенном переулке, который, извиваясь, спускается к реке, домишки чуть не по окно вросли в землю. И правильно сделали, иначе непременно по такой крутизне скувыркнулись бы в речку и поплыли бы караваном, оглядывая высокие берега подслеповатыми окнами.

Чуть ли не облокачиваясь на карниз одного из местных домиков, курчавый богатырь с глазами и скулами, подтверждающими гипотезу, что татары и монголы на Русь хаживали, бережно похлопал Астахова по плечу:

– Паша, мы за тебя их всех закопаем, землю перепашем, для верняка поверх заасфальтируем.

Астахов хотел что-то сказать, промолчал, отдал ключи от стоявшей рядом «Волги».

Богатырь присвистнул слегка, в четверть силы, и увиделась степь и стелющиеся в беге косматые лошади. Упала калитка забора соседнего дома, выкатился оседланный русоголовым парнишкой мотоцикл.

– Давай! – Богатырь погладил Павла по спине, осторожно подтолкнул, и тот оказался в седле, позади ездового. – Через час телега будет стоять на Цветном у ларька Евдохи. Ключи у него.

Астахов надвинул на глаза протянутый ему шлем, и пыль за мотоциклом шлейфом дернулась следом вверх по Кривоколенному, осела, через секунду и звук исчез.

Тихо, лишь где-то внизу волна шлепает. Родственник Чингисхана оглядел владения, открыл незапертый сарай, вынес два колеса, держа перед собой, как большие черные баранки. Поддомкратив машину, он начал ловко менять передние колеса.

Нина Маевская собирала чемодан. Точнее, она должна была собирать чемодан. А в действительности он лежал на тахте, разинув беззубый рот, а Нина швыряла в его направлении кофточки, брюки и более интимные части туалета. Нина не отличалась меткостью, чемодану пока ничего не досталось.

Астахов сидел за столом, пил чай, заставляя себя не думать ни о чем, рвал появляющиеся мысли, словно серпантин. Сначала он пытался вспоминать прошлое. Наваливавшийся упругий тартан, поднимающиеся флаги, любезных дипломатов, улыбающихся руководителей, вытягивающиеся руки любителей автографов. Стоило на чем-то остановиться, как сюжет прерывался опрокинутым лицом Игоря Лозянко, его головой в расползавшемся черном пятне либо пытливым взглядом иронически улыбающегося сыщика.

Павел хватал из памяти пригоршнями и торопливо разбрасывал, чтобы схватить снова другие воспоминания, лишь бы не замкнулось кольцо. Выдержать, ты обязан выстоять, ты мужик! Заставлять себя, принуждать к подчинению – для него дело привычное, на этом фундаменте стоят и стоять будут все чемпионы.

Нина походила на взбесившуюся кошку, не на домашнюю мурку и не на пантеру, а так, что-то среднее типа рыси. Швыряясь в терпеливый чемодан ненужными вещами, она кричала:

– Я тебе подчинилась и пропустила две тренировки! Почему я должна улетать? Почему? Я была у подруги, она подтвердит!

– Такое алиби у меня тоже есть! – сказал Астахов спокойно. – Я видел этого розыскника. Он прав.

Нина сопротивлялась по инерции, внутренне она смирилась, терять Павла, в общем-то, из-за ерунды не имело смысла. Ну хочет он отослать ее в Киев, ну и бог с ним. Слетаем.

– Не виновата я ни в чем…

– И я не виноват! – вновь перебил Астахов. – Из тебя душу вынут и повесят на веревочке. На обозрение всего города.

Нина взялась за грудь, словно проверяя, на месте ли еще душа.

– Я никогда не выйду за тебя замуж! Ты слышишь? Никогда.

– Билет. Деньги. Мой друг тебя встретит. – Астахов положил на стол билет, деньги, записку. – Самолет утром, ты уйдешь из дома сейчас…

– Ты выиграешь все Олимпийские игры! Все первенства мира! У тебя будет все! А меня не будет! Я тебя ненавижу!

– Не повторяйся. – Астахов поднялся, подошел к тахте. – Давай я помогу тебе собраться. Так много тебе не нужно. Отберем только необходимое.

Он укладывал вещи в дождавшийся своего чемодан – укладывал умело, ловко, заботливо.