слишком робки. Как заговорить с ней, что сказать? Наставления так далеко не

заходили. Да они и не нужны в подобных случаях. Жизненные впечатления, полученные человеком с раннего детства, настолько сильны, что всякие

поучения излишни. Постепенно мы стали привыкать друг к другу и свободно

разговаривать. Хотя мы были одногодки, я поспешил присвоить себе авторитет

мужа.

IV. В РОЛИ МУЖА

В те времена, когда был заключен мой брак, выпускались небольшие брошюрки

ценой в одну пайсу или паи (забыл точную цифру). В них говорилось о

супружеской любви, бережливости, детских браках и т. п. Я читал их от корки

до корки, но тут же забывал все, что мне не нравилось, и принимал к сведению

то, что нравилось. Вменяемая этими брошюрками в обязанность мужу верность

жене в течение всей жизни навсегда запечатлелась в моем сердце. К тому же я

и сам был страстным поборником правды, и о том, чтобы лгать жене, не могло

быть и речи. Да и почти невероятно было, чтобы в таком юном возрасте я мог

ей изменять.

Но урок верности имел и свою неприятную сторону. "Если я должен быть верен

жене, то и жена должна быть верна мне", - думал я. Мысль об этом сделала

меня ревнивым мужем. Ее обязанность легко превращалась в мое право требовать

от нее абсолютной верности, что вынуждало меня постоянно следить за ней. У

меня не было никаких оснований сомневаться в верности жены, но ревность

слепа ко всем доводам. Я следил за каждым ее шагом, она не смела выйти из

дома без моего разрешения. Это сеяло семена раздора между нами. Налагаемый

мной запрет был фактически чем-то вроде тюремного заключения, но не такой

девочкой была Кастурбай, чтобы легко подчиниться подобным требованиям. Она

желала ходить, куда хочет и когда хочет. Чем больше я ей запрещал, тем

больше она себе позволяла и тем больше я злился. Мы, женатые дети, сплошь и

рядом отказывались разговаривать друг с другом. Думаю, что Кастурбай не

обращала внимания на мои запреты без всякой задней мысли. Какие запреты

могла нарушить простодушная девочка тем, что уходила в храм или к подругам?

И если я имел право запрещать ей что-либо, то разве у нее не было такого же

права? Сейчас мне все это совершенно ясно. Но тогда я считал, что должен

поддерживать свой авторитет мужа!

Пусть, однако, читатель не думает, что наша жизнь была сплошным мучением.

Все мои строгости проистекали от любви. Я хотел сделать свою жену идеальной.

Я поставил целью заставить ее вести чистую жизнь, учиться тому, чему учился

сам, жить и мыслить одинаково со мной.

Не знаю, стремилась ли к этому и Кастурбай. Она была неграмотна. От

природы она была простой, независимой, настойчивой и, по крайней мере со

мной, сдержанной. Собственное невежество не беспокоило ее, и не помню, чтобы

мои занятия когда-либо побудили ее тоже заниматься. Поэтому я думаю, что был

одинок в своем стремлении к знаниям. Вся моя страсть сосредоточилась на

одной женщине, и я требовал, чтобы мне платили тем же. Но даже без

взаимности наша жизнь не могла быть сплошным страданием, ибо по крайней мере

с одной стороны здесь действительно была любовь.

Должен сказать, что я был страстно влюблен в нее. Даже в школе я постоянно

думал о ней. Мысль о предстоящей ночи и свидании не покидала меня. Разлука

была невыносима. Своей болтовней я не давал ей спать до глубокой ночи. Если

бы при такой всепожирающей страсти у меня не было сильно развито чувство

долга, я, наверно, стал бы добычей болезни и ранней смерти или влачил бы

жалкое существование. Но я должен был каждое утро выполнять свои

обязанности, а обманывать я не мог. Это и спасло меня от многих напастей.

Я уже сказал, что Кастурбай была неграмотна. Мне очень хотелось обучить

ее, но страстная любовь не оставляла времени для этого. К тому же обучать ее

приходилось против ее воли и только ночью. В присутствии старших я не

осмеливался не только разговаривать, но даже встречаться с ней. В Катхиаваре

существовал и до известной степени существует и теперь бессмысленный и