«Блин, вот это сходство!» – подумал Миша.

– Я полагаю, – продолжил он вслух, – что вы видели, что произошло на вашей площадке пару часов назад?

Ковырзин снова едва заметно кивнул. «Дурацкий какой-то диалог получается».

– Вы готовы выступить свидетелем?

Старик опустил голову, вздохнул… и заговорил. От звучания его голоса, приглушенного и свистящего, Миша содрогнулся.

– Решайте свои проблемы сами… мне недосуг.

– Недосуг? Вы чем-то заняты?

Миша стал наступать, сделал два шага вперед. Ковырзин откатился назад к стене, и над головой у него оказался блок выключателей. Он поднял руку – довольно проворно для такого немощного старика – и включил свет везде.

Мрак был изгнан, и теперь Михаил увидел, что старичок не так уж бесстрашен и равнодушен.

– Вы меня не бойтесь, – сказал он, останавливаясь. – Я не собираюсь вас убивать или грабить. И я не из милиции. И не журналист. И не из собеса. И не…

Миша осекся. Список потенциальных гостей ветерана невидимого фронта закончился.

– Хорошо, убедили, – откликнулся Ковырзин. – Тогда кто вы? Какой-нибудь общественник?

– Ну… вроде того. Можно мне пройти?

Старик кивнул и указал рукой в сторону спальни. Сам тут же нажал кнопку на своем пульте и покатился в ту же сторону. Михаил пошел следом.

По ходу он отметил, что квартирка не похожа на обитель позабытого ветерана. Скорее всего за стариком неплохо ухаживают – если не родные и близкие, то какие-нибудь братья по оружию. На полу был постелен дорогой линолеум, стены оклеены толстыми ворсистыми обоями цвета вечерней пустыни, межкомнатные двери были выполнены из очень хорошего дерева. Миша мельком увидел в кухне телевизор с диагональю 54 сантиметра и микроволновую печь стального цвета и с огромным дисплеем.

Ковырзин въехал в комнату. Это действительно была спальня. Двуспальная кровать была застелена, в углу на тумбочке тоже стоял телевизор, и не какой-нибудь потрепанный «Рубин», а сверкающий черными боковыми панелями ЖК с диагональю сантиметров под восемьдесят.

«Твою маму», – успел подумать Миша.

– Вот здесь я и живу, – сказал Ковырзин, указывая на кровать и занавешенное плотными синими портьерами окно. – Вернее, обитаю. Гостиная пуста, и в ней мне неинтересно. Она слишком большая. Я провожу время в основном на кухне и вот здесь. Мне достаточно. Хотите коньяку?

– Спасибо, не пью.

– Дорогой коньяк, хороший.

– Нет, благодарю.

– Как хотите. А я выпью.

Старик уехал на кухню. Пока он отсутствовал, Миша сканировал помещение. Ничего грязного не почувствовал, вполне обычная квартира пожилого человека. Это было странно, если учесть богатое прошлое субъекта. Впрочем, были все основания полагать, что старик полностью оплатил свои счета и теперь действительно никому ничего не должен.

Но для чего-то же он здесь «обитает»!

Ковырзин вернулся с пузатым бокалом с парой-другой сантиметров жидкости чайного цвета на дне. В другой руке он держал толстую сигару. Очевидно, ежевечерний ритуал, подумал Миша.

– Не возражаете, если я закурю? – поинтересовался старик, давая понять, что закурит при любом варианте ответа.

– Ради бога, вы у себя дома.

– В том-то и дело, что нет, – усмехнулся Ковырзин. – Я не у себя дома, я здесь практически в гостях. Социальное жилье, которое мне не принадлежит и не досталось бы даже моим потомкам, если бы они у меня были.

Старик подкатился к зашторенному окну и сделал один небольшой глоток. Присесть гостю он не предложил.

– У вас нет родных? – спросил Миша.

– Не знаю. Когда-то были.

– Где же они?

Старик пожал плечами с раздражением:

– Не все ли равно? Вы ведь не родословную мою пришли выведывать, правда? Спрашивайте по делу или убирайтесь.

Миша смутился. «Легко сказать – спрашивайте! А что спросить? Что он вообще может знать?»

В результате Михаил не придумал ничего лучше, как разговаривать с Вымирающей Эпохой на понятном только самому себе языке:

– Почему вы здесь?

Секунду спустя он понял глупость вопроса, но Ковырзин, как ни странно, ответил вполне адекватно:

– У меня по некоторым моим биографическим данным была возможность выбора жилья. Из трех вариантов я выбрал этот.

– Поближе к Сопке?

Старик кивнул и сделал еще один глоток.

– Испытываете муки совести?

– Нет. Вовсе нет… С чего бы? Я просто пытался выжить. Будете меня судить? Бросьте это, вас там не было, и вы даже на секунду не можете представить себе…

– Я знаю, что не могу. Я по профессии историк.

– Историк? – Старик усмехнулся и качнул головой. – Вот уж кого не ожидал здесь увидеть через столько лет, так это историка. Ветераны органов – были, врачи заглядывали, даже фальшивые наследнички пытались нарисоваться, но чтобы историк… И чего вы хотите? Чтобы я рассказал, как мы расстреливали, душили, грабили и насиловали? И что я чувствовал при этом?

Миша молчал, ожидая, что старика сейчас прорвет. Похоже, Эпоха слишком долго молчала. В конце концов, не с врачами же обсуждать столь бурную молодость и не с телохранителями, которые регулярно вывозили ветерана попердеть на свежий воздух.