Когда с полдюжины лестниц оказалось перекинуто через стену, все венедские воины двинулись вверх – бодричи в кожаных сапогах и штанах, шлемах, кольчужных рубахах и рукавицах, и лютичи – те по большей части в толстинных портах, поршнях, стеганках, набитых пенькой, и в меховых шапках с нашитыми металлическими пластинами. Зрелище, открывшееся им с боевой площадки северного частокола, могло одновременно обнадежить и привести в бешенство. С одной стороны, все защитники Слисторпа явно стянулись к югу – оттуда, из-за каменного замка, шел дым, и продолжали доноситься звуки боя. Раздолбаи Гнупы не оставили часовых даже в башнях, смотревших на север. С другой стороны, пространство между частоколом и песчаниковой стеной замка было занято поселением рабов, от вида и запаха которого даже Годлава, всякого повидавшего и много чего натворившего в походах, взяла оторопь.

С северо-востока дул ветерок, несмотря на который, над подворьем стояла удушающая вонь. В середине невольничьего подворья стоял дуб, на котором висело с десяток покойников в разных степенях разложения. Хуже того, на том же дубу болталось несколько повешенных на веревках за руки и за ноги, и к своему несчастью все еще живых. Тем не менее, и этим повешенным могли позавидовать с полдюжины окончательных бездолей, висевших на железных крюках, вбитых в ствол и сучья. Под деревом стоял деревянный истукан с перемазанной засохшими и почерневшими потеками блестящей личиной, перед которым стоял на треножнике котел, над которым жужжали мухи. Бездарно обтесанное, но весьма большое, бревно, похоже, изображало бога – какого, не столько из-за расстояния, сколько в силу полной убогости резчика, сказать было трудно.

С десятка полтора хижин, стоявших на невольничьем подворье, было почему-то не прямоугольными, а в виде вытянутых восьмиугольников. В паре загонов толклись вялые куры и драные козы. Из хижин выползло и с полста порабощеных двуногих существ. Годлав почувствовал, что на него кто-то смотрит. Под стеной стоял нагой грязный раб. Его кожа была покрыта разноцветными рубцами и кровоподтеками, на лбу – выжжено клеймо, ноги – закованы в кандалы. Тем не менее, во взгляде бедолаги читалось нерабское любопытство. Годлав приложил палец к губам. Раб беззубо улыбнулся и кивнул.

Венеды спускались по лестницам в башне посередине северной стены и на северо-западном углу городища. Небольшие ворота в не ахти как сложенной из песчаника стене, ведшей в замок, начали открываться. Мстивой поднял лук и почти сразу же его опустил. Из ворот вышло несколько женщин с корзинами, на вид почище, но одетых ненамного лучше, чем раб у стены. Движение их ног ограничивали путы из кожаных ремней. Одна из рабынь вскрикнула и уронила плетенку, увидев первых бодричей, приближавихся к воротам.

– Давай за ними, – кинул вождь племяннику и сам побежал к северо-западной башне.

Пока бодричи и лютичи не встретили никакого сопротивления, продвигаясь между приземистых построек подворья – крытые гнилой соломой хижины рабов и хозяйственные постройки то ли были наполовину врыты в землю, то ли их высота позволяла передвигаться внутри разве что на четвереньках. Из одной из хижин чуть повыше, чем остальные, вылез еще один раб (что было очевидно по клейму) чуть поупитаннее, чем прочие, с медным свистком на шее и с деревянной дубинкой в руке. Заприметив толпу венедов с мечами, он выронил дубинку и бросился к замку, на бегу свистя в свисток. Рабыня чуть постарше у ворот кинула в него корзиной. Еще несколько кандальных бросились на упавшего раба-надзирателя и принялись бить его чем попало – от сапожных колодок до ощипанной курицы, исходя из ее обличия и цвета, насмерть затоптанной стадом бешеных овцебыков луны за полторы до дня набега.

За каменной стеной замка пахло немного лучше, чем на рабском подворье. Палаты, хоть и повыше чем хижины рабов, имели весьма пошарпанный вид. Многие внутренние двери, ведшие из узких проходов, были укреплены железом, некоторые из них – заперты.

– Может, сокровища Гнупины тут запрятаны? – Миклот уже насобачился было двинуть рукоятью меча по висячему замку, но Годлав одернул его:

– Не шуми! Сначала убиваем, потом грабим!

Тем временем, Челодрыг, оказавшись в проходе позади вожака лютичей, допытывался:

– Так отчего вас лютичами зовут? Лютики собираете?

– Собираем, венки плетем, бодричам к головам гвоздями прибиваем, – дружелюбно объяснил вожак. – За лютость нашу, например, к бодричам нас так и прозвали…

– Совсем ума решился? Ты сюда за Рерик мстить пришел или червословием старые распри раздувать? – прошипел соплеменнику Мстивой.

– Да это я так, для поддержания разговора, – начал оправдываться Челодрыг.

– Что грустно, я тебе верю… Не серчай, Домославе, за безлепицу!

– Не в обиду, Мстивоюшко, – ответил лютич-верховод. – Боги, они умом траченых жалеют, и нам бы след. Где ж тут вверх на стену-то путь?

Боевая сила венедов оказалась в тупике перед двустворчатой железной дверью, закрытой поперечной дубовой балкой на железных крюках. Пара воинов приподняла балку и прислонила ее к стене, но дверь почему-то была еще и заперта с другой стороны.

– Это еще зачем? Снаружи и изнутри заперта? Видно, тут уж придется пошуметь, – сказал Домослав, берясь за балку. А ну, Мечко, Собко, наляжем?