Даже если бы продолжавшиеся полдня речи жрецов погрузили всю площадь в дрему, мы мигом бы пробудились от грома, который грянул в следующую секунду. Трубы, флейты и два десятка разрывающих сердца барабанов издали громоподобный звук, от которого содрогнулся весь остров. Но даже если бы музыканты спали, а их инструменты сломались, то все мы как один разом встрепенулись бы от одних лишь заключительных слов Мотекусомы.

Я и другие воители-Орлы украдкой переглянулись, и от меня не укрылось, что то же самое, причем с весьма сердитым и угрюмым видом, сделали многочисленные иностранные правители и их сановники. Думаю, даже некоторые простолюдины были потрясены услышанным: вряд ли заносчивость нового владыки хоть кому-то пришлась по нраву. За всю историю нашего народа его правители всегда довольствовались титулом юй-тлатоани Мешико. Но Мотекусоме, расширившему свои владения до самых дальних пределов, этого уже показалось мало.

Он провозгласил себя Чтимым Глашатаем Сего Мира.

Когда я ближе к ночи, еле волоча ноги, притащился домой, снова, как и в прошлый раз, не чая снять свое оперение и погрузиться в очищающее облако пара, моя дочурка, вместо того, чтобы броситься отцу на шею и повиснуть на нем, как это бывало обычно, лишь помахала ручкой: она была очень занята. Сидя на полу голышом и в весьма неудобной позе, Кокотон держала перед собой тецатль и изгибалась, старясь рассмотреть свою голую спину. Это занятие увлекло девочку настолько, что она почти не обратила внимания на мой приход. Я нашел в соседней комнате Бью и спросил ее, что делает Кокотон.

— Девочка в том возрасте, когда задают вопросы.

— О зеркалах?

— О своем теле, — ответила Бью и неодобрительно добавила: — Смешинка, заменявшая ей тене, давала на некоторые из этих вопросов совершенно нелепые ответы. Только представь, что Кокотон спросила ее как-то, почему у нее нет такой же маленькой болтающейся спереди штучки, как у мальчика, который живет по соседству, ее любимого товарища по играм? И знаешь, что сказала ей Смешинка? Что если Кокотон будет хорошей девочкой в этом мире, то в следующей своей жизни она в награду возродится мальчиком.

Я был настолько вымотан и сердит, что лишь буркнул:

— Для меня всегда было загадкой, почему многие женщины воображают, будто быть мужчиной — это награда.

— Вот-вот, именно это я и сказала девочке, — самодовольно заявила Бью. — Я дала ей понять, что женщины вообще лучше мужчин, да и тела их более совершенны. Поэтому-то у них и нет всяких болтающихся штуковин.

— Она, случайно, не пытается вместо этого отрастить сзади хвост? — спросил я, указав на девчушку, которая все еще старалась с помощью зеркала рассмотреть свою спину.

— Нет. Сегодня она заметила, что у каждого из ее товарищей по играм имеется тлачиуицтли, и спросила меня, что это такое. А когда узнала, что и у нее самой есть то же самое, решила во что бы то ни стало рассмотреть.

Полагаю, что поскольку почтенные писцы совсем недавно прибыли из Испании, то они вряд ли знакомы со знаком тлачиуицтли, ибо, как я понимаю, ничего подобного у белых детей нет. А если что-то подобное и встречается на телах чернокожих, то у них этого все равно не разглядеть. Но все наши младенцы рождаются с темным пятном, похожим на синяк, пониже спины. Оно бывает разного размера — большим, как тарелка, или маленьким, всего с ноготок, и, похоже, не имеет никакого предназначения, поскольку постепенно уменьшается, бледнеет и примерно годам к десяти совсем исчезает.

— Я сказала Кокотон, — продолжила Бью, — что, когда пятно совсем пропадет, она поймет, что уже стала настоящей молодой женщиной.

— Женщина в десять лет? Что за глупости?

— Не глупее того, что подчас норовишь внушить ей ты, Цаа.

— Я? Но я ничего не внушаю девочке, а просто стараюсь честно отвечать на все ее вопросы.

— Да неужели? А Кокотон рассказала мне, как однажды ты взял ее на прогулку в новый парк возле Чапультепека, и когда она спросила, почему трава зеленая, ты объяснил, что это делается для того, чтобы люди не принялись по ошибке гулять по небу.

— А, — сказал я. — Что ж, это был самый честный ответ, который я смог придумать. А ты бы на моем месте как ответила?

— Трава зеленая, — наставительно промолвила Бью, — потому что боги решили, что она должна быть зеленой.

— Аййа, об этом-то я и не подумал. Ты права.

Бью улыбнулась, довольная тем, что я признал ее ум.

— Но скажи мне, — продолжил я, — почему боги избрали именно зеленый цвет, а не красный, желтый или какой-нибудь другой?

Ваше преосвященство желает просветить меня по этому вопросу? Когда, вы говорите, это было? На третий День Творения? И вы можете привести точные слова Господа Нашего: «…Да произрастит земля зелень — траву, сеющую семя…» Ну, с этим не поспоришь. То, что трава зеленая, очевидно даже для язычника, и, конечно, мы, христиане, знаем, что это так, ибо такова воля Господа. Но я все равно не перестаю гадать — хотя с тех пор, как дочка спросила меня об этом, прошло много лет, — почему наш Господь Бог сделал ее зеленой, а не другого какого-нибудь цвета?..