— Та-ак, та-ак.

Потом добавила:

— Ви-идь.

Это был толстый соловей, сидевший на кусте волчьей ягоды.

— Тут есть гнездо, — сказала Фимка. — Подожди немного.

Она нырнула под куст и вскоре вернулась, неся на ладони четыре соловьиных яйца. Они были бурые, с матовым блеском.

Володя осторожно сложил их на дно своей тюбетейки.

— Пойдем, еще найду, — сказала Фимка.

Наступая босыми ногами на шишки и сучки, она шныряла по лесу среди кустов и молодых деревьев. Смелые птицы варакушки убегали от нее по траве, горихвостки с писком поднимались на самые верхушки сосен. Но Фимка находила их гнёзда повсюду: на земле — в пучках прошлогодней травы, и над землёй — на нижних ветвях елей и в дуплах старых дубов. Она делала это так искусно и быстро, что Володя не успел разглядеть хорошенько ни одного гнезда.

А между тем тюбетейка его уже была полна. Тут были яйца круглые, крошечные, как горох, и продолговатые, покрытые густыми веснушками, и голубые яйца дроздов.

— Довольно, — сказала вдруг Фимка. — Нужно идти на плоты.

И они пошли по лесной тропинке к реке.

Фимка бежала впереди, стреляя поминутно из пистолета, а Володя шагал медленно, неся в руках тюбетейку.

Солнце обливало его непокрытую голову, и сердце было полно радости, когда он смотрел на разноцветные яйца, блестевшие, точно мокрые камни.

Но дорожка становилась все труднее. Корни пересекали ее и поперек и вдоль, и кусты часто преграждали дорогу.

Вдруг совсем близко раздался лёгкий треск, похожий на слабый выстрел пистолета.

Володя заглянул в тюбетейку и вскрикнул: лопнуло самое большое яйцо, жёлтое с белыми пятнами, самое красивое — яйцо лесной горлинки.

Володя положил тюбетейку на пень и выбросил яйцо на траву.

Потом снова медленно двинулся вперёд.

Через несколько шагов лопнуло еще одно насиженное яйцо. Затем сразу три.

Володя закричал. Но Фимка не слышала. Она была далеко — в том месте, где тропинка выбегала из леса и спускалась через поле к реке.

Володя пошёл еще медленнее, так что большие черные муравьи, спешившие по дорожке домой, без труда обгоняли его.

Однако старания Володи были напрасны. С каждым шагом все меньше яиц становилось в его тюбетейке.

Он выбрасывал их на дорогу. И даже лесные мыши, выглядывавшие на тропинку, не подходили к ним.

Тогда, крепко сжав зубы, Володя бросился к реке, и когда добежал до берега, поросшего высоким чернобылом, в тюбетейке его осталось только одно яйцо — зеленое, с тонкой скорлупой, покрытой бурыми точками. Это было яйцо варакушки — маленькой певчей птички с белой звездой на шее.

Володя положил его на ладонь и с отчаянием огляделся вокруг. Красивая тюбетейка его, сшитая из парчи, промокла насквозь, ноги болели от усталости, а пистолет, с которым он всю жизнь не расставался, лежал теперь у Фимки за пазухой.

Он был обманут кругом, и потери его были огромны.

Володя тяжело вздохнул и посмотрел вниз на реку.

Под его ногами у крутого, жёлтого от глины берега стоял большой плот.

На плоту он увидел Сергея Семеновича, а подальше — Фимку, присевшую на корточки у воды.

Толстый шест, упиравшийся в плот, был прислонён к берегу, а по этому шесту спускались на брёвна плотогоны.

— Лезь сюда! — крикнула Фимка снизу. — Скоро отплывем.

Володя несколько раз прошелся по берегу взад и вперед. Но берег был одинаково крут повсюду.

— Слезай по шесту! — снова крикнула Фимка. Однако Володя стоял в раздумье, не трогаясь с места. Слезть по шесту было совсем нетрудно. Но как спасти яйцо варакушки — последнее, оставшееся целым? Куда его девать, если руки будут заняты? Разве положить под тюбетейку на голову? Но тюбетейка была так тяжела и грязна, что Володя с размаху швырнул её вниз на плот. Она упала на брёвна возле Фимки у самых ее ног.

Постояв ещё немного в раздумье, Володя положил яйцо варакушки в рот.

В самом деле, это было единственное место, где оно могло бы остаться целым.

Он придерживал его только языком и нёбом, стараясь не прикоснуться зубами.

Теперь руки его были свободны. Он взялся за шест.

Он спускался осторожно и долго, и рот его всё время был открыт.

До конца оставалось совсем немного, не выше одной ступеньки, когда Володя спрыгнул на брёвна, выпустив из рук своих шест. И все же зубы его легонько лязгнули. Володя быстро присел, наклонился и выплюнул изо рта только одну скорлупу.

Слёзы загорелись на его глазах. Он пробежал по брёвнам мимо Фимки, ни разу не посмотрев на нее.

На середине плота он лёг, закрыл глаза и повернулся лицом вниз.

И он не слышал весёлых криков плотовщиков.

Он даже не заметил, как, цепляясь краем за берег и тревожа чёрных раков в их глиняных норах, огромный плот медленно выплыл на середину.

Река шипела меж толстых брёвен, связанных сухой лозой. И эта сухая мёртвая лоза, пустившая корни в воду, шумела зелеными побегами, как живая.