Я остановил такси возле крайнего подъезда, рассчитался с водителем и дальше, к третьему подъезду, в котором жил Сережка, направился пешком, с усилием переставляя свои ватные ходули. Вокруг подъезда и под окнами первого этажа столпилось человек тридцать. Их пыталась растолкать милиция. Ментовскую тачку и машину «скорой помощи» я увидел не сразу — они припарковались за гаражом с противоположной стороны двора. Похоже, дело пахло керосином.

Я остановился, неторопливо закурил. Дальше идти не хотелось. С того самого дня, когда проклятая камера попала мне в руки, все у меня идет наперекосяк, и я уже боюсь каждого нового дня и даже каждого нового часа. И сейчас я не хочу идти вперед и смотреть, что случилось с Сережкой, с этим безобидным и не очень счастливым заикавшимся парнем.

В просвете между ногами зевак я разглядел лежащее на траве тело. Я подошел ближе, втиснулся между подростком и теткой в домашнем халате. Тетка все время охала и цокала, что-то говорила вслух, возможно, даже мне, но я ее не слушал.

Серега лежал на спине с вытянутыми вдоль тела руками. Голова была откинута набок, чуть прикрытые веками глаза куда-то смотрели задумчиво и почти нежно. С моей позиции не было видно никаких следов удара или чего-либо подобного, Серега будто прилег отдохнуть на травке. Меня не покидало ощущение, что он сейчас приподнимется на локтях, отряхнет руки и подзовет меня к себе, промычит что-нибудь эдакое: «Вы-выытёк, я тебе да-давно хотел сказать…»

А ты мне ведь так ничего и не сказал, дурашка!

Я отошел в сторонку, присел на бетонный бордюр. Бороться со слезами не было сил, руки дрожали, не давая мне прикурить вторую подряд сигарету.

За всю свою сознательную жизнь я хоронил близких всего дважды — умершего от инфаркта отца восемь лет назад и бабушку по материнской линии в позапрошлом году. Оба раза смерть человека, которого я знал с малолетства, шокировала меня, и я мучительно долго отходил от этого шока. Что я испытывал сейчас, глядя на мертвого друга, не поддается описанию. Мне стало казаться, что я сам его убил.

Я сидел и курил, а сзади до меня долетали обрывки разговоров, из которых я узнал, что:

— …Серега был алкоголиком;

— …добрейший и безобидный парень так нелепо погиб в расцвете лет;

— …кара небесная его наконец-то настигла;

— …зачем-то полез по балкону к соседям поправлять антенну;

— …бывшая жена его закончила свои дни в психушке;

— …ему было видение, как Мурату Насырову, и он прыгнул вниз…

…и прочий бред.

В одном я был уверен на сто процентов: Серега Косилов обладал знанием, которое его мучило и которым он хотел поделиться со мной, когда выпадет удачное время, но, не дождавшись этого времени, он сам удачно выпал из окна своей холостяцкой и чертовски комфортной квартиры.

Почему он отключил телефон?

Почему не сказал мне сразу, что происходит?

Почему-почему-почему… Почемучка хренов! Еще немного — и начну реветь в голос.

Я поднял голову. Во двор въезжала еще одна милицейская машина, сине-белая «девятка». Она остановилась как раз напротив меня, хотя во дворе было еще полно удобных мест для парковки. Когда открылась передняя пассажирская дверца, я понял, что это не случайность.

— Добрый день, Виктор Николаевич! — улыбкой поприветствовал уже знакомый мне мент.

Кажется, фамилия его была Баранов, и он по-прежнему был похож на торговца шаурмой — такой же худощавый, загорелый и замученный, — и в левой руке его по-прежнему кувыркался странный предмет, напоминающий не то зажигалку, не то авторучку.

— Прекратите, капитан, — буркнул я, — какой он, в жопу, добрый, этот день!

Баранов кашлянул, захлопнул дверцу, и машина поехала искать место для стоянки.

— А я ведь ожидал увидеть вас здесь, — отметил капитан, останавливаясь возле меня. Я продолжал сидеть на бордюре, даже не пытаясь выглядеть вежливым. — Вы знали Сергея Косилова?

Я кивнул.

— Насколько хорошо?

Я посмотрел на него снизу вверх, прикрыв глаза рукой.

— Если вы рассчитывали встретиться со мной здесь, значит, вы подняли все его связи и наверняка должны знать, какие отношения нас с ним связывали. Мы с ним учились вместе. Что вы еще хотите узнать?

Баранов был мужик простой, или он хотел это продемонстрировать, поэтому без проблем присел со мной рядом.

— Я хочу понять, почему возле вас в течение трех дней без всяких видимых причин образовались два трупа.

Я усмехнулся. Бесцеремонность капитана уголовного розыска сделала свое дело: мне расхотелось рыдать и уже тянуло вцепиться зубами в чье-нибудь горло.

— Знаете, товарищ капитан, мне тоже хотелось бы понять.

— То есть вы никак не можете это объяснить?

Я покачал головой.

— Понятно. — Капитан посмотрел на часы, обернулся к тому месту, где лежал Сережка. — Он выпал из окна два часа назад. За это время мы не смогли бы так плотно перетрясти весь круг его общения, чтобы снова наткнуться на ваше имя. Стало быть, я не нарисовался бы здесь так скоро, тем более что это не наш район. Я здесь по одной простой причине, Виктор Николаевич.