Зарубин развернул бумагу. Это был секретный приказ командира гитлеровской дивизии.

Призывая офицеров к репрессиям против мирного населения, симпатизирующего партизанам, генерал писал:

«Первой особенностью малой войны является то, что ведется она в лесах, в темноте и с очень маневренным противником, который способен нападать на нас отовсюду. Успешными средствами этой войны является использование засад, внезапных налетов, окружения, хитрости. Надо быть умнее, чем партизаны. Только потому мы не имеем успеха против них, что применяем методы "большой войны", а они с большим мастерством применяют методы "малой", в результате чего мы уже потеряли восемьсот человек убитыми…»

— Как видите, — заключил Лисняк, когда Зарубин окончил чтение, — доблестный генерал дал нам полную аттестацию. Он признал, что они глупее нас, что они не имеют успеха в борьбе с нами, что мы воюем с большим мастерством и, наконец, что мы уже истребили восемьсот человек. Тут, прямо скажем, генерал загнул маленько. Он считает со всеми пропавшими, а между прочим, около двухсот солдат мы прихватили живьем и не знаем теперь, что с ними делать.

Беседа затянулась до позднего вечера. Шумный Лисняк рассказывал так просто и в то же время так увлекательно, что завладел вниманием всех. Потом пришла очередь говорить Зарубину. И ему было что рассказать гостям.

Ужин подали в штабную землянку. Когда поужинали, Зарубин посмотрел на часы.

— Ого! — сказал он, вставая. — Половина одиннадцатого. Ну что ж, дорогие гости! Просить остаться могу, а неволить вас нельзя!…

— А кони твои где? — рассмеялся Лисняк, — Сам пойду и выберу. Проиграл ты, парень! Я, брат, долго решаю, а уж если что решил, то держусь, как за якорь.

— Молодец, слов нет. Я люблю волевых людей. Что ж, тогда давайте распрощаемся. Мне пора идти. — И Зарубин подал Лисняку руку.

— А куда ты торопишься на ночь глядя? — удивился Лисняк. — Ради редких гостей дела-то можно и отодвинуть.

— Дело такое, что не отодвинешь, — ответил Зарубин. — Через час или полтора прилетят самолеты с представителем фронта.

На Лисняка точно ушат холодной воды вылили. Раскрыв широко глаза, он озадаченно глядел на Зарубина.

— Самолет, говоришь? — тихо спросил он.

— Да. Два даже.

— С Большой земли?

— Ну, конечно!

— Зарезал! Обжулил! — завопил вдруг Лисняк и, схватив со стола свою кожаную кепку, ударил ею об землю. — Пропала пара коней! Вот подъехал, так подъехал!… Куда же мне деваться! Плакали коняшки… Придется домой на своих катушках топать.

От дружного хохота тряслась землянка.

…Около полуночи все собрались на поляне в ожидании самолетов. Лисняк волновался больше, чем другие. Их отряд не имел еще живой связи с Большой землей. В этом преимущество было на стороне партизан Зарубина. Пушкарев по этому поводу сказал гостю:

— С нами, батенька, не шути! Связь с родиной у нас крепкая. Мы там не на последнем счету.

Первый самолет подошел в двенадцать с минутами. Сделав два круга, он пустил белую ракету и пошел на посадку.

Из самолета выбрался Гурамишвили. На петлицах его уже были знаки различия полковника. Он обнял Зарубина и Рузметова, как старых знакомых.

— А это наш сосед, — представил Зарубин Лисняка. — Начальник разведки отряда Локоткова.

— Ага! — воскликнул полковник. — Это то, что мне надо. — И он тепло поздоровался с Лисняком. — А где же Пушкарев и Добрынин? — спросил он тревожно.

Ему объяснили, что секретарь окружкома и комиссар готовят почту для самолетов.

— Напрасно торопятся, — сказал Гурамишвили, снимая с себя летный комбинезон. — Я с ночевкой. Сегодня улетать не собираюсь. Надо будет только хорошенько укрыть самолеты и выставить охрану понадежнее.

— Все сделаем, как полагается, — заверил Зарубин. — А второго самолета что-то не видно. Ожидать будем или пойдем?

— Подождем, я уже слышу его, — ответил Гурамишвили. — Мой пилот за товарища все беспокоился. Вылетели одновременно, а потом потеряли друг друга.

Второй самолет сел через несколько минут. Из кабины его вылез пожилой, с окладистой бородкой, крупный мужчина в больших роговых очках и начал здороваться со всеми. Это был майор медицинской службы Семенов.

У доктора в руках были два чемодана, но, когда партизаны предложили помочь ему донести, он наотрез отказался.

— Никому не доверю. Сам! — коротко сказал он.

Все отправились в лагерь кроме Рузметова и нескольких партизан, которые занялись маскировкой самолетов.

Лисняк не отходил от Гурамишвили и что-то шумно рассказывал ему, обращаясь, как и ко всем, на «ты». Уже при входе в расположение лагеря он отошел от полковника и взял Зарубина за руку.

— Подвезло, брат, — сказал он радостно. — Уломал полковника. Завтра ночью к нам полетим.

Зарубин не выразил удивления. Он почему-то считал, что иначе и быть не может. Единственно, что смущало его, — возможность посадки без предварительной подготовки аэродрома. Об этом он и спросил Лисняка.