— Ага, как раз оттуда.

— Что новенького?

О'Гар, сдвинув на затылок свою черную широкополую шляпу сельского констебля, почесал круглую голову.

— Негусто. Док утверждает, что его уделали при помощи шестидюймового лезвия, имевшего в ширину два дюйма, и он не мог прожить после такого удара более двух часов, а скорее даже и часа. В базе данных на него мы ничего не нашли. А здесь вам удалось что-нибудь обнаружить?

— Фамилия — Раундс. Он зарегистрировался вчера, как прибивший из Нью-Йорка. Барахлишко все новенькое, и нет ничего, что дало бы нам какие-либо зацепки. Кроме одного — он явно не хотел оставлять следов. Ни писем, ни заметок — ничего! Ни пятен крови, ни следов борьбы в комнате нет.

О'Гар повернулся к Педерсену:

— Ты возле отеля не замечал каких-нибудь смуглокожих субъектов? Индусов или похожих на них?

— Не видел, как мне кажется, — ответил охранник. — Но я все для вас разузнаю.

— Выходит, что красный шелк все-таки оказался саронгом? — спросил я.

— И весьма дорогим, — сообщил сержант. — Я немало повидал их за четыре года военной службы на островах, но никогда еще не встречал такого качественного, как этот.

— А кто их носит?

— Мужчины и женщины на Филиппинах, Борнео, Яве, Суматре, полуострове Малакка, местами в Индии.

— Значит, твоя идея заключается в том, что некто, учинивший резню, стремится привлечь к себе внимание, шляясь по улицам в красной юбчонке?

— Не пытайся быть остроумным! — рявкнул на меня О'Гар. — Эти саронги достаточно часто используют в сложенном или скрученном виде. Да и откуда мне знать, что он не был заколот где-нибудь на улице? А к слову, откуда мне знать, что его не прирезали в том же вашем притоне?

— Мы сами хороним своих жертв, никого не извещая. Давай спустимся вниз, что ли, и поможем Питу в поисках твоих смуглолицых.

Версия провалилась. Если какие-то смуглолицые и крутились возле отеля, они были достаточно умны, чтобы не попасться.

Я позвонил Старику, сообщив ему о том, что мне стало известно, — для этого мне и дыхания не пришлось переводить, — а потом мы с О'Гаром провели остаток вечера в поисках решения; мы стреляли во все стороны, но ни разу не попали в цель. Мы опросили водителей такси, созвонились со всеми тремя Раундсами, значившимися в телефонной книге, но в итоге поисков неведение наше осталось таким же, каким было в самом начале.

В газетах, появившихся на улицах чуть позднее восьми часов вечера, все происшествие было представлено в известном нам свете.

К одиннадцати часам мы пришли к выводу, что настала ночь, и двинулись каждый в направлении своей постели.

Однако разлука наша длилась недолго.

Я открыл глаза, сидя на краю постели в призрачном свете нарождающейся луны и держа в руке дребезжащий телефон.

Голос О'Гара: «1856, Бродвей! На холме!»

— 1856, Бродвей, — повторил я, и он повесил трубку.

Я окончательно пробудился, вызванивая такси, а потом натянул на себя одежду. Мои часы показывали 12.55 пополуночи, когда я спускался вниз. Я не провел в постели и пятнадцати минут.

По адресу 1856, Бродвей, оказался трехэтажный дом с крошечной лужайкой перед ним, стоявший в ряду точно таких же домов с такими же лужайками. Разве что все прочие были погружены в темноту. Зато в 1856-м свет изливался буквально изо всех окон наряду с открытым парадным. В вестибюле маячил полицейский.

— Хелло, Мак! О'Гар уже здесь?

— Только что появился.

Я прошел в покрытый темным лаком холл и увидел сержанта, поднимавшегося по широкой лестнице.

— Что стряслось? — поинтересовался я, присоединившись к нему.

— Понятия не имею.

На втором этаже мы повернули налево, оказавшись не то в библиотеке, не то в гостиной, занимавшей все пространство вдоль фасада.

Там на кушетке восседал мужчина в пижаме и банном халате; его голая нога покоилась на стоявшем перед ним стуле. Когда он кивнул мне, я его узнал: Остин Рихтер, владелец кинотеатра на Маркет-стрит. Это был круглолицый, частично облысевший человек лет сорока пяти, на которого Агентство уже работало год назад или около того в связи с неким билетером, сбежавшим со всей дневной выручкой.

Перед Рихтером стоял седовласый мужчина; каждая деталь в его облике говорила о том, что это доктор. Он не сводил глаз с ноги Рихтера с наложенным ниже колена бандажом. Рядом с доктором находилась высокая женщина в отороченном мехом халате, державшая в руках рулон марли и пару ножниц. Внушительного телосложения полицейский капрал строчил что-то в своем блокноте, еле умещаясь за длинным узким столом. У его локтя на ярко-голубой скатерти лежала толстая трость орехового дерева.

Когда мы вошли, все повернули головы в нашу сторону. Капрал поднялся и приблизился к нам.