— Мама, это кончено, и все твои вопросы ничего не изменят.

Нет, он не устраивал ее «как мужчина». С ним было занятно, он много знал, но никогда не поучал. Он позволял ей смотреть, когда работал над своими картинами, хотя никогда не спрашивал ее мнения. Он умел развлекаться и развлекать ее. Он говорил ей необычные ласковые слова и тут же обесценивал их легкой скептической ухмылкой. Он был весел и печален одновременно, как и обещали его губы. Он всегда держал ее в некотором напряжении, так что соскучиться с ним было невозможно. Но постель… И вовсе не потому, что он был слаб, или груб, или неловок, наоборот, все у него было в полном порядке, он и хотел, и знал, и умел.

Он был ей слишком близок. У них было слишком много общего. Ей все время казалось, что в нем либо чего-то не хватает, либо чего-то излишне много, точно так же, как и в ней. Слишком, слишком близок, и это не только не привлекало, наоборот, отталкивало. Она чувствовала в нем родственную, близкую кровь, и секс с ним казался ей инцестом. Она и раньше, когда у нее начинали завязываться какие-то отношения с еврейским мужчиной, испытывала то же чувство и тут же все прекращала. Но тех было не жалко, а он — он очень нравился ей. Однако это подспудное ощущение кровосмесительства не уходило, его нельзя было ни подавить, ни заесть, ни запить, оно лишь возрастало со временем и грозило довести ее до тошноты.

Он-то как раз курил. И вызвать его теперь было бы неопасно — она давно преодолела свои детские ощущения еврейского инцеста — еще бы, в ее теперешней жизни вокруг практически все мужчины были евреи. Да и хотелось бы глянуть, что, кого она так нелепо упустила.

Но какую же упущенную возможность она может тут осуществить? Она ведь испробовала с ним все, кроме замужества. А этого-то как раз сделать теперь и нельзя! Нет, эта возможность использована была до конца, и вызывать его не имеет смысла.

Да и будут ли при нем сигареты, это еще вопрос. Под старость большинство курящих мужиков бросают. Спохватываются, хотят пожить подольше. А она, видно, будет уж отравляться до самой смерти.

Вот у кого наверняка есть, так это у ее первого мужа, некурящего. Не случайно она сразу про него подумала. Был у него такой замечательный обычай — всегда носить с собой пачку и давать, если кто попросит. У него вообще было много прекрасных качеств: простой, добродушный и терпеливый. В сделанной ею жестокой ошибке он был совсем не виноват. Всегда хотел как лучше, старался… В том-то и была ее жестокость, что он пострадал ни за что. Просто за то, что вполне отвечал образу идеального партнера, который она носила в себе с ранней юности. «Русский, обыкновенный, спортивный, с пшеничным волосом»… Все мечты сбываются, все мечты сбываются! Сбылась и эта.

Да, позову его. Хотя бы прощения попрошу. Ну, и сигареты.

Она успокоилась и принялась за еду. Поем — и спать, решила она, везде в других местах уже давно ночь, пора отдохнуть.

Есть вкусную еду на свежем воздухе, под мягким солнцем и легким ветерком было необычайно приятно. За спиной стремился вверх и ровно шумел горячий воздух, кабина усыпительно покачивалась, на душе было тихо и беззаботно — ах, как сладко я сейчас засну! Даже сигарету оставлю на потом, когда встану.

Заснула блаженно, наслаждалась каждой секундой засыпания. Так бывало только в ранней молодости, после длинной лыжной прогулки. И спала долго и крепко, без снов, пока не проснулась внезапно и рывком села в постели. Она вдруг вспомнила, что, ложась спать, забыла погасить газ под клубничным вареньем, которое тихо парилось на малом огне. В воздухе стояла горьковато-сладкая гарь. Столько часов, пропало варенье! Она обещала его старшему внуку, объясняла ему, что варенье можно делать дома, и гораздо лучше, чем покупное, а он недоверчиво улыбался и говорил, да ладно тебе, ба, кто это варит варенье дома.

Она хотела спрыгнуть с кровати и бежать на кухню, но тело повиновалось медленно, колени болели и сгибались с трудом. Кое-как она выбралась из постели, сунула ноги в обрезанные валенки, присланные друзьями из России, и поплелась на кухню.

Дверь в кухню была закрыта, и на ней была дощечка с надписью: «Д-р А. Боровски». А, вот и подошла ее, давно заказанная, очередь к семейному врачу, молодому и симпатичному доктору Ашеру.

Она вошла в кабинет и начала заново перечислять врачу все свои хвори, давно ему известные.

— Да что же это такое, доктор, — пожаловалась она, — совсем не помогают мне ваши таблетки.

— Что это такое, спрашиваете? — ухмыльнулся врач. — Это, моя дорогая, называется «старость»!

Никто так не утешит, как доктор.

— А вот знаменитый русский ученый Мечников говорит, что старость — это болезнь, и надо лечить ее, как любую другую.

— А вы не пробовали у него полечиться?

— Он давно умер.

— И секрет лечения, видимо, унес с собой?

Тем временем он отстукал на компьютере все ее обычные рецепты. Бумажки выползли из принтера прямо ей в руки:

— Главное, не забывайте, принимайте все, и регулярно.

— И будет хорошо?

Врач молча улыбнулся.

— А почему вы не велите мне бросить курить? Будет еще лучше.

— Да чего уж теперь. Курите себе на здоровье. Бросай не бросай, теперь уж все равно. Это надо было раньше делать, ну, хотя бы в моем возрасте.

— А вы бросили?

— Нет еще, но бросаю.

— А, ну-ну, бросайте. А пока — дайте сигаретку, если не жалко.

Она вышла из здания поликлиники и глубоко затянулась. Сигарета не имела ни вкуса, ни запаха. В струе воздуха, которую она выдохнула, не было дыма. Что за гадость курит доктор Ашер, подумала она и проснулась.