Бобчик ссориться не любил и не умел. Он давал Аделе всё, что способен дать мужчина, кроме одного – он был неспособен вести себя, как страдающий от патологической влюблённости полуграмотный гаучо из очередного душераздирающего латинского телесериала.

Адела называла Бобчика малохольным и работала за двоих, превращая их семейную жизнь в причудливую смесь трагедий Шекспира с комедиями Лопе да Вега и современными любовными мелодрамами. Впрочем, раз Бобчик это терпел, видимо, ему нравилась такая жизнь. Его совместное сосуществование с Аделой можно было назвать как угодно – невыносимым, ужасающим, убийственным или опасным для здоровья, – но только не скучным.

– Так значит Адела на Бали, – констатировала я. – А ты почему не с ней?

– Работа, – вздохнул Бобчик. – Кроме того, мы с Аделой опять поссорились.

– Об этом ты мог бы и не упоминать, – усмехнулась я. – Если вам удастся прожить мирно в течение недели, об этом событии непременно сообщат в сводке международных новостей. Чисто из любопытства – из-за чего вы поцапались на этот раз?

– Ты не поверишь! – сказал Бобчик. – Теперь она утверждает, что в её жилах течёт королевская кровь, и я должен оказывать ей соответствующее уважение, то есть вставать, когда она входит в комнату, называть ей "принцесса" или "ваше высочество" и всё такое прочее.

– Понятно, – заметила я. – Альфонсо Третий и Атауальпа Тупак Юпанки Инка Четырнадцатый.

– Ты уже знаешь? – удивился Бобчик. – Может и мне стоит потрясти своё генеалогическое дерево? Вдруг я тоже окажусь принцем?

– Бессмысленно, – покачала головой я. – Всё равно Адела скажет, что её родственники лучше твоих.

– Это точно, – уныло согласился Бобчик. – Её не переспоришь.

– А когда Адела вернётся? – спросила я.

– В следующею субботу вечером, – ответил Бобчик. – Если хочешь, приезжай в воскресенье к полудню. Адела как раз к этому времени проснётся.

– Договорились, – сказала я.

Телефон зазвонил в три часа утра. Его отвратительное дребезжание раздалось как раз в тот момент, когда мне снилось, что Беатрис Тупак Юпанки, приревновав своего мужа к дочери Монтесумы, швыряла в него золотыми кастрюлями и тарелками, а наблюдающая за этой сценой Альда с весьма недовольным видом внушала им, что её предкам не пристало вести себя столь неподобающим образом.

Я с трудом разлепила налитые свинцом веки и недоверчиво уставилась на часы, гадая, кому это пришло в голову пообщаться со мной в столь неурочное время. Долго гадать не пришлось. Это была Адела.

– Адела? – удивилась я. – Тебе известно, который час? Откуда ты звонишь? Ты же, вроде, должна быть на Бали.

– Я и есть на Бали. Ты не поверишь, что со мной произошло!

– Догадываюсь, – мрачно сказала я. – Ты снова влюбилась. Дорогая, я безумно счастлива за тебя, но сейчас в Москве три часа ночи. Позвони мне в десять, хорошо? Я с удовольствием тебя выслушаю.

– Ты не понимаешь! – в голосе Аделы прозвучали истерические нотки. – Я в тюрьме. Я арестована за убийство!

– За убийство? – тупо переспросила я. Спросонья я плохо соображала. – Ты что, выбросила из окна неверного возлюбленного? Или скормила его акулам?

– Нет. Всего лишь выпустила ему кишки коротким самурайским мечом.

– Адела, – раздражённо сказала я. – Я обожаю тебя и твоё чувство юмора, но только не в три часа ночи. Ты, конечно, способна на многое, но вспарывать людям животы – это явно не твой стиль. Придумай что-нибудь получше.

– Да проснись же ты, наконец! – яростно заорала Адела. – Ты что, не понимаешь? Меня арестовали за убийство! Естественно, что я этого не делала! Я же не сумасшедшая, чтобы устраивать подобные розыгрыши в три часа ночи! Я в чёртовой вонючей индонезийской тюрьме! Сделай же что-нибудь! Вытащи меня отсюда!

– Ты что, на самом деле в тюрьме?

До меня постепенно начинало доходить, что это действительно мало похоже на шутку.

– Да в тюрьме я, в тюрьме! Сколько ещё раз я должна это повторить, чтобы до тебя, наконец, дошло!

– О, господи! – выдохнула я. – А Бобчик знает?

– Ничего он не знает и не узнает. Ты должна вытащить меня отсюда до субботы.

– Но как? Что я могу сделать из Москвы? Тебе в первую очередь нужно найти хорошего адвоката. Давай, я позвоню Бобчику. Он всё организует.

– Я же говорю тебе, что он ничего не должен знать. Видишь ли, меня арестовали при несколько компрометирующих обстоятельствах…

– То есть, у тебя был роман с этим мужчиной.