Кузины сорок-воровок (и не менее склонны к сварам)

Даже ангелы привыкли к их кражам: что взять, мол, птицы!

Ведь всё подберут: огрызок яблока, осколок неба, или крошки пиццы.

Наша тяга к небесному – не из их ли краденой синевы струится?

Ну а тяга к воде, когда плечи на берегу охватывает жаром?

Ну конечно: море – прародина, (Кровь солона недаром!)

И хоть в незапамятные времена

изгнали нас из воды, как из Флоренции Данта,

Но память рыб, осьминогов, каждой актинии, любой черепашки,

Даже память планктона и та спрессована у нас в черепушке!

Море! Ведь то, что не терпит наша натура неволи – не от него ли?

Даже облака при всём разнообразии, кажутся банальней ваты,

От того, что какие-то новые, не верёвочные, не живые ванты

У этих швертботов, вытащенных на пляж: да и корпус – пластик,

Но не от этих ли мачт – дух дальних странствий?

Мы ведь только одно и делаем:

время обмениваем на пространство!

Чаще – даже не странствия – скромнее: передвиженье.

Повидать, побывать, побыть отзвуком, контуром, тенью…

На горизонте, близко, острова-близнецы: Пор-Кро и Пор-Кроль.

Хоть вокруг бы проплыть!

Много ль надо – сам себе капитан и король!

Ведь не громоздкий «Арго», не ошибка Тесея – тот черный парус,

Не финикийские тяжкие корабли, не феаков летучая ярость,

Не бригантины, на которых шастала по морям перекатная голь,

Не триремы Рима, не каравеллы несчастного Магеллана –

Просто швертботик, зато – сами себе и короли и капитаны!

Вечер. Шашлычный запах. Прибрежные склоны рыжи.

К чёрту длинные вёрсты Вергилия, мне Овидий ближе:

Вечные метаморфозы веселы, а скитанья – да ну их к мате…

Бесконечное приближение волн есть уже осознанье воли.

Извечное беспокойство толпящихся строчек – не от него ли?

Не от него ли стихи, что полощутся, как под ветром платья,

Эти почти гекзаметры, которым рифма, вроде, некстати?

Нет же! Парные рифмы прибоя, если надо, и берег размоют!

Да и кто достоин гекзаметров более, чем Средиземное море?

Вот, говорят, чуть не двести лет, как по-русски гекзаметры сникли!

А мне всё не верится: даже эти строки мои – не из них ли?

И после того, как спросонья сосновой веткой получишь по роже, –

Сумасшедшая спешка – за неполный день от Тулона и до Парижа.

И каждое возвращенье таит в себе необъяснимую странность:

Ну что ещё мы в жизни делаем,

кроме как время обмениваем на пространство?

(Не по Ломоносову)

Едва отдышавшись у горизонта,

раскланиваясь перед залом,

(Будто только что разразилось в картонную трубу стишком!),

Солнце к амфитеатру гор поворачивается задом,

Орать, продолжая, пока

Краснорубахий закат не снёс ему башку палашом,

Лезвием узкой тучки…

Эта казнь ежедневна,

Потому что безответственная барабанность

цикад, цитат, снова и снова

Ставит на ходули призраков давно безголовых,

И ни рыбы, ни крабы не знают,

когда этому настанет конец…

(Пой, пташка пой)!

Строки волн растекаются, как тесто Сальватора Дали,

Как случайно раздавленное слово,

Как туман над водой,

Как перепевы вранья, что вблизи мозолят глаза,

Но смягчаются, расплываясь,

и кажутся облачней на расстоянье,

Даже приемлемей, чем на тех островках – птичий базар,

Непреложная истина каждого островка

становится всё туманнее:

И в облачный общий кисель истории