К а с ь я н о в. Который час?

Б у л е й к о. Восемь доходит.

К а с ь я н о в. Могу успеть, к самолету?

Б у л е й к о. Неужто улетите?

К а с ь я н о в. Прости, друг, спешу.

Поле аэропорта. К самолету, сияющему на солнце, тянется цепочка пассажиров.

Наталья замыкает цепочку. Скорбной гордостью вскинута голова. Колышутся, по ветру волосы.

«Люди неблагодарны, — думает она. — Если Марат жесток, для чего жить?»

Возле поручней трапа стоит бортпроводница. На ее настроение действуют настроения пассажиров, как ветер на траву летного поля.

Вид Натальи отзывается в ее лице печалью.

Наталья останавливается рядом с ней. Обе смотрят на аэровокзал, на фоне которого катит бензозаправщик.

Бортпроводнице хочется узнать, что с Натальей.

— Почему так быстро?

— Истекло время.

— Лететь тысячи километров для встречи на полсуток?!

— Нечем восхищаться.

Наталья заходит в самолет, заметив Касьянова, бегущего по полю.

Когда Касьянову остается добежать до самолета каких-то несколько метров, трап отъезжает.

Б о р т п р о в о д н и ц а. Вы с билетом?

К а с ь я н о в. Позовите Наталью Касьянову.

Бортпроводница громко объявляет в салонах самолета:

— Наталья Касьянова, пройдите к двери. Вас просят.

Наталья видит Касьянова через иллюминатор. Помалкивает.

Бортпроводница кричит вниз, Касьянову:

— Никто не отозвался!

Касьянов замечает в иллюминаторе лицо Натальи, робко, прощально колеблет ладонью.

Человеческая фигурка среди колышливого блеска травы, вызванного взлетом самолета.

Наталья, отвернувшаяся от иллюминатора.

Литейный цех.

На том месте, где находился пульт управления литейной установкой, стоит Нареченис. Перед ним битый кирпич, пласты асбеста, стальные конструкции.

Поза у Наречениса такая, словно он склонил голову над могилой.

Из формовочного отделения идут старший мастер Перетятькин и две грузчицы с деревянными носилками.

Заметив скорбную фигуру Наречениса, Перетятькин блудливо-радостно щерится.

На шаги Перетятькина и грузчиц Нареченис вяло оглядывается, затем, уже собранный, встрепенувшийся, заградительно разбрасывает руки.

— Почему? — невинным тоном спрашивает Перетятькин.

— Вещественное доказательство, — строго отвечает Нареченис.

— Для кого?

— Для милиции.

— Неужто заявите?

— Заявлю.

— Милиция в эти дела не вникает. Руководство. Партком.

— Обязана.

— Я в штабе добровольной дружины. Все время с милицией в контакте. Не ее это дело. Растраты, поджоги, кражи — ее.

— Свыше трех лет потратили на машину. Если в рублях оценить труд и материалы, не меньше двухсот тысяч получится.

Перетятькин весело осклабился.

— Пятьдесят тысяч верных, остальное — ненаучная фантастика. Альгис Юргисович, вы молоды, поверьте моему опыту: в милиции только поскалят зубы над вашей наивностью. Это дело чисто в компетенции дирекции, ну, и парткома. ( Женщинам.)Убирайте. Нельзя цех захламлять.

Перетятькин поднимает кирпич, подает Нареченису. В бесноватых глазах наглая радость.

Нареченис резко отталкивает кирпич.

Кирпич вырывается из руки Перетятькина.

Перетятькин подскакивает, боясь, что ему угодит по ногам.

Работницы смеются.

Н а р е ч е н и с (со злой жестокостью).Где Касьянов?

П е р е т я т ь к и н (доволен, что разгневал Наречениса).Пропал без вести.

Н а р е ч е н и с. Где главный узел машины?

П е р е т я т ь к и н. Чего не знаю, того не знаю.

Н а р е ч е н и с. Ты все знаешь. Ты хитромырдый.

П е р е т я т ь к и н. А за оскорбление личности вас могут привлечь. Не отопретесь, поскольку они (указывает на женщин с носилками)слышали, как вы обозвали меня хитромырдым.