Полицейский Линнет протянул свой пятибатарейковый «Эвер Реди», [55] напомнивший устройства, которые можно увидеть в кино, их используют для поисков на окутанных туманом торфяных делянках. Вероятно, он принес его, чтобы освещать себе путь домой по тропинкам после спектакля, не подозревая, что он окажется так кстати.

— Прошу вашего внимания, — произнес инспектор Хьюитт. — Мы делаем все возможное, чтобы восстановить свет, но может пройти некоторое время, пока мы сможем включить его на постоянной основе. Возможно, по соображениям безопасности придется несколько раз включать и выключать электричество. Прошу вас занять свои места и оставаться на них до того времени когда я смогу дать вам дальнейшие указания. Нет совершенно никаких причин для тревоги, поэтому, пожалуйста, сохраняйте спокойствие.

Я услышала, как он тихо говорит констеблю Линнету:

— Накройте сцену. Вон тот плакат на балконе подойдет. — Он указал на широкую полосу холста, растянувшуюся поперек балкона над главным входом: «Женский институт Святого Танкреда» — там было написано вместе с красно-белым крестом Святого Георгия и словами: «Сто лет службы. 1850–1950». — И когда вы с этим закончите, — добавил инспектор, — позвоните Грейвсу и Вулмеру. Попросите их приехать как можно скорее.

— Сегодня вечером у них крикет, — заметил полицейский Линнет.

— Что ж. В таком случае передайте им мои наилучшие пожелания и сожаления. Уверен, викарий разрешит вам воспользоваться телефоном.

— Боже мой! — сказал викарий, в замешательстве обводя взглядом зал. — У нас есть телефон, конечно же… Для общества помощниц и Женского института, знаете ли… Но, боюсь, он заперт в буфете на кухне… Слишком много людей совершают междугородние звонки друзьям в Девон, а то и в Шотландию…

— А ключ? — спросил инспектор Хьюитт.

— Я дал его джентльмену из Лондона прямо перед спектаклем, он сказал, что он с «Би-би-си» и что ему срочно надо позвонить… сказал, что возместит сумму из своего кармана, как только оператор позвонит и назовет стоимость. Как странно, я не вижу его здесь. Тем не менее есть еще телефон в доме священника, — добавил он.

Первым моим порывом было предложить взломать замок, но не успела я и слова вымолвить, как инспектор Хьюитт покачал головой.

— Уверен, мы можем снять петли без ущерба.

Он поманил пальцем Джорджа Кэрью, деревенского плотника, мигом вскочившего со стула.

Если не считать периодические тусклые вспышки фонарика за сценой, мы сидели в темноте, казалось, целую вечность.

И затем внезапно снова загорелся свет, заставив нас моргать, тереть глаза и осматриваться с довольно глупым видом.

И никуда не делся Руперт, его мертвое лицо, на котором застыло удивление, все еще занимало середину сцены. Скоро они накроют тело плакатом, и я осознала: если хочу запомнить место происшествия на всякий случай, мне надо сделать серию неизгладимых мысленных фотографий. Времени мало.

Клац!

Глаза: зрачки сильно расширены, настолько, что, если бы я могла подойти поближе, уверена, я бы смогла разглядеть свое отражение на их выпуклых поверхностях так же ясно, как Ян Ван Эйк отражался в зеркале спальни на своей картине, изображающей свадьбу Арнольфини. [56]

Недолго, однако: роговицы Руперта уже начали затягиваться пленкой, а белки — утрачивать блеск.

Клац!

Тело больше не подергивалось. Кожа приобрела молочно-голубоватый оттенок. Уголок рта вроде бы перестал кровоточить, и то незначительное количество крови, которое можно было видеть, теперь казалось чуть-чуть темнее и гуще, хотя красные, зеленые и янтарные лампы огней рампы могут влиять на мое цветовосприятие.

Клац!

На лбу, прямо под линией волос, темное пятно формой и размером с шестипенсовик. Хотя волосы еще тлеют, наполняя зал резким запахом, который можно ожидать, когда горят богатые серой аминокислоты кератина, этого недостаточно, чтобы объяснить количество дыма, продолжавшего собираться — повисшего темным облаком — над лампами. Я видела, что кулисы и декорации практически не пострадали, значит, что-то воспламенилось за сценой. Судя по запаху горящей травы, я предположила, что это ткань, скорее всего сирсакер.

Клац!

Когда Руперт обрушился вниз, Ниалла вскочила на ноги и бросилась было к сцене, но тут же остановилась. Странно, никто, включая меня, не подошел к ней, а теперь, спустя время, она медленно направлялась к кухне, закрыв руками лицо. Это замедленная реакция? — подумала я. Или что-то большее?

Полицейский констебль Линнет, громко топая, подошел к передним рядам зала со скатанным в рулон плакатом и большим складным карманным ножом, которым он перерезал веревки, которые продолжал сжимать в руке. Они с викарием быстро пристроили холст между двумя стойками, таким образом блокировав вид на покойника.

Что ж, я предполагаю, что Руперт умер. Хотя инспектор Хьюитт наверняка проверил у него признаки жизни, уйдя за сцену, я не слышала, чтобы он звонил в «Скорую помощь». Никто, насколько мне известно, не преуспел в воскрешении. На самом деле, никто не побеспокоился притронуться к телу. Даже доктор Дарби не помчался на помощь.

Все это произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю, дело заняло не больше пяти минут.

Затем, как и предупреждал инспектор, свет снова погас.