Для того чтобы вагонетки начали двигаться, требовался последний штрих.

Нож второго изуродованного манипулятора пригвоздил колесо одной из вагонеток к рельсе. Его я и срезал мечом вместе с колесом, после чего располовинил вагонетку и сбросил куски дырявого металла с рельсов, освобождая путь.

Вагонетки неуверенно дернулись — и поехали вперед, увозя недорезанных лысых негуманоидов и Руса с девчонками, лежащих на платформах в позах египетских фараонов — руки скрещены, ноги вместе.

«Что ж, удачно вам прокатиться», — подумал я.

И побежал.

Мимо изуродованного робота-убийцы, все еще гудящего и дергающегося, вдоль длиннющих труб конвейера смерти, навстречу терам вооруженных Носферату, которых я уже мог разглядеть.

И которые, заметив меня, начали стрелять почти одновременно.

Не сказать, что они стреляли плохо. Тем более что в двенадцать стволов можно положить любую цель, как бы хорошо она ни умела бегать. Просто Носферату хотелось покуражиться. Деться цели, то есть мне, было некуда, патронов у них было навалом, поэтому они палили от бедра, растянув в глумливых улыбках клыкастые пасти. Ведь это так круто — срезать очередью на бегу хомо, который доставил им такую массу хлопот.

Поэтому хомо приходилось не на шутку напрягаться, предугадывая, в какую сторону повернется очередной ствол. Я был слишком голоден, для того чтобы затормозить личное время, и слишком измотан, чтобы выискивать в себе какие-то особенные способности. Я просто метался как драный кот, то рыбкой ныряя за прозрачные трубы, то несясь по ним бегом, то по-пластунски утюжа брюхом бетон — и мне пока что везло. Но я чувствовал — везения этого мне хватит ненадолго. Всему на свете бывает предел, и мой предел был где-то рядом. Когда измотанное донельзя голодом и недосыпом тело вдруг совершает одну-единственную ошибку. Когда ты понимаешь, что ноги вдруг отказываются подчиняться командам мозга, и ты цепляешься носком ботинка за угол крепежной стойки и падаешь на бетон, обдирая ладони и пытаясь удержать в руке меч, неожиданно ставший слишком тяжелым.

А потом ты понимаешь, лежа на полу, что неслучайно ни одна пуля не задела тебя, пока ты носился по цеху как бешеный волчара, преследуемый егерями. Что вампиры просто загоняли в угол слишком ценного хомо. И им это удалось.

Я медленно перевернулся на спину и так же не спеша поднялся. Отряхнул куртку и штаны, потом взял меч в обе руки и представил, как он плавится от тепла моих ладоней и медленно вливается в них двумя тягучими струями.

Черт! Это оказалось очень больно! Гораздо больнее, чем манипуляции с двумя клинками. Напоследок, перед тем как скрыться во мне, меч явственно рыгнул, сплюнув (иначе не скажешь!) на пол чем-то зеленым.

Но самое болезненное было впереди!

Осознав, что красивая гарда мне больше без надобности, пиявка Газира обиженно хлопнула глазками, разинула пасть — и шустренько ввинтилась под кожу моего правого предплечья. Я невольно застонал от раздирающей боли, хотя терять лицо перед приближающимися Носферату в мои планы не входило. Кожа на руке мгновенно вздулась, под ней явственно обозначился спиралевидный браслет толщиной с два пальца. Обозначился — и опал, словно пиявка вдруг стала плоской. А на коже медленно проступил симпатичный рисунок, похожий на наколку, изображающую маленькую змею, обвившую мое предплечье, и довольная мордочка этой змеи, напоминающая интернетовский смайлик.

— И правильно, — сказал один из Носферату, самый крупный и, наверно, самый авторитетный в шайке. — Зачем тебе меч, охотник, когда ты сам стал добычей?

Остальные вампиры довольно заржали. Совсем как довольные жизнью люди, отхватившие неожиданно для себя солидный куш.

— Ты прав, кровосос, — ответил я. — Мне не нужен меч, и ты победил. Так подойди и возьми добычу, если смелости хватит. Давай один на один. Без магии крови. Человек против нечисти.

Помнится, как-то Папа Джумбо говорил, что твари не любят, когда их называют нечистью. И он не наврал.

У Носферату аж бородавки на башке гноем налились. Кто-то навел на меня автомат, явно решив, что хрен с ним, с призом, найдем как отбрехаться от начальства. Но у большинства полезли наружу когти и клыки, да так быстро, что мне стало не по себе — уж больно жуткие хари наступали сейчас на меня толпой, шипя и брызгаясь желтой слюной.

И это было хорошо. Потому что в ярости они не видели, что творилось у них за спиной. И за собственным шипением и клацаньем зубов, а также за лязганьем работающих механизмов не расслышали, как позади них взорвалась под ударами изнутри труба конвейера. Из которой, трансформируясь на бегу, выскочили три фигуры.

— Ну давай, тварь бородавчатая, иди сюда! — заорал я, сжимая кулаки и раздирая рот в крике. — Давай!

Главное, чтобы никто из них не оглянулся…

Вожак-Носферату отбросил в сторону автомат — и прыгнул. Я метнулся ему навстречу.

А сзади в его отряд врезались крылатый воин с двумя костяными мечами, растущими из рук, валькирия в серебристой одежде с плащом из волос за спиной и стальными когтями на руках и белая волчица-ликан с горящими от ненависти глазами.

Теперь автоматы кровососов были им не страшны. Носферату просто не успели развернуть их — а через мгновение делать что-либо уже было поздно. Когда в руках есть оружие, человек ли, нелюдь ли надеется прежде всего на него, а не на себя. Глядишь, когтями да клыками они бы еще смогли что-то сделать. Но, привыкшие к достижениям цивилизации, вампиры попытались воспользоваться именно автоматами. И просто не успели совершить элементарных движений — совместить мушку с целью и нажать на спусковой крючок. Мечи, когти и клыки оказались гораздо эффективнее в ближнем бою.