С минуту молчали. Тишина давила на виски, залепляла ноздри, ввинчивалась в ушные раковины.

– Ладно, – сказал Моня Цимес, отвалился от стены и встал на ноги. – Сдаёмся. Ты прости нас, благородие. Пойдём мы.

Лука вскочил.

– Сдаёмся! – закричал он, приложив руки ко рту. – Ваша взяла. Не стреляйте, выходим!

Лужа, не оглядываясь, ринулся на выход. Моня, угрюмо потоптавшись на месте, пошагал за ним.

– Вот и всё, – сказал Николай бесстрастно, когда шаги ушедших стали не слышны. – Хочу спросить: зачем вы им, Поля?

– Я расскажу. Позже. Давайте спускаться, – Полина кивнула на лаз. – Другого выхода нет.

– Там тоже нет. Только смерть. Вероятно, мучительная. Говорят, что… Всякое говорят. Вот, возьмите пистолет, у меня есть ещё один. Хотя если говорят правду, мы не успеем даже застрелиться. Пойдёмте. Да, и это оставьте здесь, – Николай кивнул на миниатюрную дамскую сумочку, которую Полина прижимала к груди.

– Там, – Полина опустила глаза, – документы. Важные.

– Кому они теперь важны. Пойдёмте, Полина. Я буду спускаться первым, вы…

– Первым – я, – не дал закончить фразу голос из темноты. – Вы оба – за мной. Ну, шо расселись?

Моня Цимес, неслышно ступая, приблизился к лазу, хмуро его осмотрел.

– Ты что же, решил вернуться?

– Выходит, решил.

– Почему?

– Да так, – Моня смерил Краснова угрюмым взглядом. – Хочется сдохнуть красиво.

– Красиво не получится.

– Тогда как получится.

Первые полчаса двигались ползком. Затем лаз расширился, и стало можно разогнуться, а затем и выпрямиться. Моня остановился, заозирался по сторонам, описывая круги зажатым в кулаке огарком свечи.

– Там, сзади, было ответвление, – сказал Николай. – Шагах в двадцати.

Слова прозвучали тяжело, гулко и неразборчиво – расплылись, отражённые от стен эхом.

– Вернёмся, – подумав с минуту, предложил Моня. – Надо сделать зарубку. Кто знает, сколько нам тут плутать, пока не подохнем.

Полина вздрогнула. Ей было страшно: жутко, отчаянно страшно.

– Не надо возвращаться, – быстро сказала девушка. – Пойдёмте дальше.

– Ладно, здесь побудьте, – Моня обогнул Полину и зашагал назад. – Ох, готене!..

– Что случилось? – обычным бесстрастным голосом спросил Краснов.

– Сам погляди.

Краснов, взяв Полину за руку, потянул её за собой. И поглядел.

– Н-да, – протянул он. – Вот оно, значит, что.

Проход, из которого они пять минут назад выбрались, исчез. На месте уходящего косо вверх лаза была теперь лишь сплошная, глухая стена.

– Сколько времени мы уже здесь? – с дрожью в голосе спросила Полина.

– Не знаю. Час, может быть, полтора. Интересно, как там Лука. Живой ли.

Моня сплюнул.

– Наверно, живой.

Он не ошибся. В это время Лука Ставрос был ещё жив. Раздирая руками простреленную грудь, он корчился на прибрежной гальке. Луку Зяма приказал расстрелять сразу после того, как убедился, что остальные трое исчезли. Жизнь не хотела покидать Ставроса, она упорно цеплялась за его могучее загорелое тело. Зяма мелкими шажками приблизился, навёл маузер, выстрелил Луке в лицо. Наклонился, выдрал из уха золотую серьгу и упрятал за пазуху.

К концу третьих суток, догорев, потух огарок последней свечи. Моня Цимес добрался на заплетающихся ногах до очередной, в уродливых известняковых наростах, стены, опираясь на неё спиной, сполз на землю и положил рядом с собой Полину. Она была без сознания уже сутки, и тащили они её на себе по очереди, меняясь каждые полчаса.

– Надо пожрать, – сказал Моня, отхватил ножом кусок рукава от пальто, разодрал надвое, половину протянул Краснову. Пальто было то самое, турецкой кожи, контрабандный товар, и левый его рукав уже съели.

Николай, давясь, набил рот отрезом от правого, принялся остервенело жевать. Проклятое пальто было совсем несъедобным, даже разжёванная в кашицу, турецкая дублёная кожа не шла в горло, и ею приходилось отплёвываться. Левую руку Краснов давно уже не чувствовал, на её месте угнездился жгут выматывающей ноющей боли. Правая пока ещё действовала, но с каждым разом прижимать ею к себе бесчувственную Полину было всё тяжелее. Николай сам не понимал, как до сих пор умудрился не выронить её и не упасть навзничь рядом.