Мы по-прежнему часто виделись с Курёхиным. В это время актриса Вера Глаголева снимала свое первое кино в качестве режиссера. Курёхина она пригласила написать музыку. Он познакомил меня с ней и начал подстрекать в этом кино сняться. По сценарию там была роль музыканта-тусовщика, и, как считал Курёхин, я по всем параметрам на нее подходил. Меня обложили со всех сторон, и я сдался.

В одном эпизоде я должен был воссоздать атмосферу подпольного сейшена. Для этого мы выбрали помещение Театра Горошевского. Тогда они квартировали в сквоте на проспекте Чернышевского. С собой мы привезли пару комбиков и ударную установку. Я свистнул дружков, а те в свою очередь свистнули своих. Пришло человек пятьдесят — немного, но вполне достаточно для такого места.

Собственно, снять нужно было всего один эпизод. Но постепенно это переросло в настоящий джем-сейшен. По очереди играли все. Я не знаю, как там с точки зрения фильма, но меня вдохновило, что музыканты, которые давно привыкли к большим аудиториям, на самом деле соскучились по малому пространству. Я неожиданно нашёл ключ к тому, что подглядел в Knitting Factory. Клуб оказался возможен. Для этого была почва.

Весной следующего 1990 года опять приехал Гребенщиков. Он уже несколько месяцев жил то в Лондоне, то в Нью-Йорке. Он пригласил меня приехать к нему в гости. Я ничего не имел против. Лондон манил меня, как любого человека, выросшего на The Beatles, да и вообще.

Боб встретил меня в аэропорту Heathrow и отвез к себе. Он жил на Альбион-стрит прямо напротив Гайд-парка. Боб давал мне деньги на карманные расходы. Я болтался по городу. Вечерами мы брали в прокате какие-нибудь фильмы и прекрасно проводили время. При этом я не мог понять: зачем он меня пригласил? Боб просил взять с собой виолончель, и я думал, что, может быть, если у него будет настроение, мы поиграем, но этого настроения так и не возникло.

Я жил в спальном мешке на подогреваемом полу в проходной комнате. Ранним утром со второго этажа ко мне сбегали дети Боба — Марк и Василиса. Они начинали колбаситься и включали мультики. Мне приходилось вставать и браться за хозяйство. Через некоторое время от всего этого я немного устал. Дейв Стюарт из группы Eurythmics любезно предложил мне пожить на его лодке, которая стояла на Канале. Я согласился.

Не знаю, как точно называется это плавучее средство, типичная лондонская посудина, похожая на длинную квартиру на воде. Весь день мы по-прежнему проводили вместе с Бобом. Туда я ездил только ночевать. Я приезжал на велосипеде, сдвигал кожух с раскаленной за день посудины и открывал все окна. Там, вероятно, было что-то не в порядке с двигателем, и стоял такой запах солярки, что у меня было ощущение, будто я живу на бензоколонке. Только под утро, когда посудина остывала, я наконец засыпал.

Так я прожил целый месяц. За это время я сходил на концерт Дэвида Боуи, а через какое-то время — на концерт The Rolling Stones. Кроме того, нам удалось посмотреть концерт Dread Zeppelin в легендарном клубе Marquee. Вокалист был одет как Элвис Пресли и пел песни Led Zeppelin в стиле рэггей. Басист в одних плавках и с хайром по пояс стоял на таком маленьком двадцативаттном комбике. Барабанщик играл на мини-ударной установке. Смотреть на все это было до колик смешно.

Мы стояли на балконе. Первый раз я видел stage diving и наблюдал, как какой-то психопат все время очень высоко выпрыгивал и норовил вырвать шнур у гитариста. Оказавшись в легендарном клубе, который, как говорят, за двадцать пять лет совсем не изменился, я пытался представить себе, как это было в эпоху Rolling Stones. Я ностальгировал по временам, которые не застал, и я черной завистью завидовал музыкантам, которые ещё в юности имели возможность играть в таких местах. Меня интересовало абсолютно все, вплоть до того, какой там персонал, сколько человек работает и, наконец, какой там туалет?

Когда я вернулся, меня ждал удар. Почему-то, звоня домой матери, я ни разу не догадался позвонить своему брату Андрею. На следующий день после возвращения я приехал к брату домой и просто его не узнал. Он страшно похудел и очень плохо выглядел. Переполошив всех знакомых, я уговорил его лечь в больницу. Обследование подтвердило самые страшные предчувствия. К сожалению, было слишком поздно что-либо предпринимать. Брата просто выписали домой.

Я не хотел посвящать в это мать и старшего брата Алексея. Я съездил на Волковское лютеранское кладбище, где расположен наш семейный склеп. Мне надо было успеть решить все дела и получить разрешение на похороны любимого брата, который ещё был жив. Он умер в середине ноября. Прошло столько лет, но я и до сих пор не в состоянии об этом писать. Это был самый тяжёлый период моей жизни.

У меня не было работы, и я понятия не имел, чем стану заниматься дальше. По возможности, я пытался проводить время с семьей брата. Весной 1991 года в город приехал французский театр Radix. В течение месяца он давал представления во Дворце спорта «Юбилейный». Я решил сходить на представление с племянниками.

Это был фантастический минималистский спектакль с прекрасной музыкой. Народу не было вообще никого. То есть на весь Дворец спорта человек пятьдесят. Мы стояли, облокотившись прямо на сцену. Дети немного устали, но были в восторге от человека, который в течение двух часов без остановок бежал по механической беговой дорожке. Чуть позже один мой приятель познакомился с музыкантами, занятыми в спектакле, и пригласил их на совместный джем.

Провести джем решили в «Молодежном Центре» на Васильевском острове. Мне уже давно говорили об этом любопытном месте, и я решил сходить. Честно говоря, сам джем мне не очень понравился, но место… оно меня потрясло.

Всё происходило в маленьком зале на втором этаже. Выглядел он точь-в-точь как Knitting Factory. Кроме зала, там было огромное фойе, а на первом этаже работало кафе.

Я не мог поверить своим глазам. Оказывается, в городе уже есть место, о котором я мечтал, но об этом пока никто не знает.