Тем не менее даже в отношениях с Измаилом имелись свои сложности. Что поделать – таковы уж ногаи…

"Измаил вздумал было писать себя отцом царю Московскому, -продолжает С. Соловьев, – и требовать, чтоб ему платили ежегодно с Казани двадцать сот рублей. Иоанн отвечал ему: „Мы для тебя велели свое астраханское дело делать накрепко. И если астраханское дело сделается и понадобится тебе самому или женам и детям твоим жить в Астрахани, то мы велели держать вас здесь с немногими людьми, как можно вас прокормить, и беречь вас велели от ваших недругов. А если астраханское дело не сделается, то вам и в Казань приезд и отъезд вольный с немногими людьми, с пятидесятью или шестидесятью, как бы можно было их в Казани прокормить. А что писал ты к нам в своих грамотах многие слова невежливые, и мы на тебя погневались, потому что тебе наше государство и прежние дела ведомы, как прежние князья ногайские и мурзы к отцу нашему и к нам писали. И ты б вперед бездельных слов не писал. А мы ныне гнев свой отложили для того, что на тебя от твоих недругов многие кручины пришли, и мы хотим за прежнюю твою дружбу тебе помогать". Измаил после этого уже не писался отцом Иоанну, а писал: „Всего христианства государю, белому царю много-много поклон"; просьбы были прежние: „Пришли мне трех птиц, кречета, сокола и ястреба, да олова много, да шафрану много, да красок много, да бумаги много, да 500 000 гвоздей".

Вот такие своеобразные отношения. Нельзя не отдать дань восхищения беспредельному терпению Иоанна Грозного, стойко общавшегося с ногайским предводителем. Удивляться, однако, тут нечему – Иоанн был истинным государем и вел свою собственную игру. Развитие ситуации показало, что его расчет был верен. Хотя на тот момент торжествовать еще было рано.

"В марте 1556 года Измаил опять дал знать в Москву, что Дербыш изменил окончательно: соединился с крымским ханом и Юсуфовыми детьми и московского посла Мансурова выбил из Астрахани, что он, Измаил, пошел уже под Астрахань, чтоб и государь посылал туда же рать свою. В то же самое время пришла из Казани весть о восстании Мамич-Бердея и о приходе к нему царевича от ногаев; это заставляет думать, что движение казанское было в связи с астраханским, а толчок оба движения, разумеется, получили из Крыма. Чрез несколько дней пришла весть и от самого Мансурова: посол извещал, что Дербыш изменил, побил князей, которые служили прямо царю и великому князю, к нему, Мансурову, приступал три дня со всеми людьми, но он отбился от астраханцев в Малом городе у Волги, пошел на судах вверх по реке и теперь у казаков на Переволоке; из 500 человек народу у него осталось только 308: иные побиты, иные потонули, другие с голоду на дороге померли".

Иоанн Грозный в ответ на все эти известия вновь проявил мгновенную реакцию, нимало не растерявшись, словно вполне готов был к тому, что произошло: "Государь немедленно в том же месяце отправил к Измаилу 50 казаков с пищалями и писал к нему, что отпускает рать свою Волгою на Астрахань, а полем послал для него, Измаила, и для астраханского дела 500 казаков с атаманом Ляпуном Филимоновым".

Этим дело не ограничилось. Царь явно стремился взять власть над регионом в свои руки, а потому дополнительно выслал более чем существенное подкрепление: "Волгою отправились под Астрахань стрельцы с своими головами Черемисиновым и Тетериным, казаки с атаманом Колупаевым и вятчане с главным головою Писемским".

А бравый Филимонов их и не думал дожидаться; вновь отдадим должное Иоанну Грозному – на сей раз его умению выбирать людей для свершения особых миссий: "Атаман Ляпун Филимонов предупредил их, напал на Дербыша, побил у него много людей, много взял в плен и стал дожидаться Черемисинова с товарищами".

Степняки, судя по всему, намеревались сражаться не на жизнь, а на смерть. К ним тоже поступали подкрепления: "Языки сказывали, что крымский хан прислал в Астрахань 700 татар и 300 янычар с пушками и пищалями".

Что и говорить, дело заваривалось серьезное…

Между тем все шло своим чередом: "В сентябре, когда царь по обыкновению был у Троицы для празднования дня святого Сергия (25 числа), пришло донесение от Черемисинова: приехал он в Астрахань, а город пуст: царь и люди выбежали, разогнанные атаманом Ляпуном; головы сели в Астрахани, город укрепили и пошли к морю, нашли суда все астраханские, посекли их и пожгли, а людей не нашли: люди скрылись далеко на берегу. Пошли в другой раз Писемский и Тетерин, нашли царя от берега верст с 20, напали на него ночью и побили многих людей; наутро собрался царь Дербыш с мурзами ногайскими и крымскими и со всеми астраханцами; русские пошли назад. Дербыш преследовал их и бился, идучи весь день до Волги.

После этого Дербыш начал пересылаться с Черемисиновым, бил челом, что изменил государю неволею, чтоб государь ему милость показал; вместе со всеми астраханцами поклялся, что поедут в город и будут служить государю. Головы в ожидании прихода астраханцев укрепились в городе, чтобы можно было сидеть бесстрашно, по Волге казаков и стрельцов расставили, отняли всю волю у ногаев, у астраханцев отняли все рыбные ловли и перевозы. Дербыш не приходил в город по обещанию, клятве своей изменил, отводил его от государя крымский воевода, присланный от Девлет-Гирея, да Юсуфовы дети. Но последние недолго оставались на крымской стороне: началась опять резня между ногаями, три дня бились друг с другом два рода – Юсуфовы дети с Шиг-Мамаевыми детьми, и следствием было то, что Юсуфовы дети помирились с дядею Измаилом, убийцею отца их, и прислали бить челом к русским головам, что хотят служить государю, как служит ему дядя их Измаил, будут кочевать у Астрахани, а дурного ничего делать не будут; головы приняли их челобитье, дали им суда, на чем ехать к Измаилу и на чем кормиться на Волге.

Вследствие такого переворота в степной политике судьба Астрахани решилась так, что московскому стрельцу, сидевшему в астраханском кремле, не нужно было заряжать своей пищали: Юсуфовы дети бросились на старого союзника своего Дербыша и прогнали его, отняли крымские пушки и прислали их к Черемисинову в Астрахань; Дербыш побежал к Азову и не возвращался более; черные люди астраханцы начали после этого приходить к головам, присягать и бить челом, чтоб государь пожаловал, велел жить по-старому у Астрахани и дань давать, казнить бы их не велел: они люди черные, водил их царь и князья неволею; много астраханцев развели также ногаи в то время, как те бегали от русского войска".

Что ж, Иоанн Грозный вновь достиг задуманного! Регион устья Волги был причислен к русским владениям. Ногаи были вынуждены с этим считаться: "Из астраханского кремля московский стрелецкий голова легко наблюдал за ногаями, которые просили только позволения кочевать безопасно под Астраханью, ловить рыбу на Волге и торговать беспрепятственно".

Контраст ощутимый, не правда ли?

Вместе с тем опытный Иоанн Грозный – в отличие от многих – заведомо знал, что уж слишком ненадежный народ эти степняки, чтобы на их лояльность можно было всерьез полагаться. Он специально отрядил опытнейших своих людей для надзора за краем: "Государь велел казацкому атаману Ляпуну Филимонову утвердиться на Волге у переволоки, а сотскому Кобелеву – на реке Иргызе для оберегания ногаев от русских и крымских казаков, также для перевозки послов".