– Трегер, можешь идти с вахты, – сказал унтер-офицер.

– Нет, герр Дегринг, я не хочу. Я… я не могу идти сейчас. – Он неожиданно вспыхнул и завопил на пределе голосовых связок: – Разрешите мне остаться здесь. Я не могу уйти. Я сойду с ума. Я сойду с ума, если останусь один. Я прыгну за борт или застрелюсь. Пусть все идет к черту. Я больше не могу это терпеть. – Вдруг он осип. Задыхаясь, произнес: – Я боюсь… Я так боюсь, что больше не могу.

– Соберись с силами, Трегер. Я знаю, что это паршивое дело. Иди и ляг, отдохни.

– Не пойду! – крикнул Трегер.

– Еще не все кончено. Может, образуется… Что может случиться с «Бисмарком», по-твоему?

Все знали историю, приключившуюся с матросом Хайнцем Трегером. Все знали и Фрица Трегера. Братья походили друг на друга как две горошины, один был старше другого всего лишь на год. Их отец погиб во время Первой мировой войны. Вместе пошли учиться в школу, ходили на одну танцплощадку, целовали одних девушек. Вместе вызвались служить добровольцами на флоте, попали на один корабль, обменивались увольнительными, поскольку командиры не могли отличить их один от другого. Вместе прекрасно отдыхали.

Их мать заболела. Но она стойко держалась. Когда сыновья бывали дома, она вела себя так, что ее здоровье не вызывало у них беспокойства. Только когда приближался срок их отъезда, она теряла самообладание. Все больше бледнела, худела, переставала отвечать на вопросы и спрашивать. Она содержала сыновей на смехотворную пенсию, вспомоществование отечества с Первой мировой войны – ее муж умер под Верденом. Его фотография еще висела над столом, а цветы под ним менялись каждый день.

А сыновья росли. Она хотела, чтобы они были такими же сильными, честными и способными, каким был их отец до того, как снаряд разнес ему голову.

Затем снова разразилась война. Сыновей оторвали от нее, как двадцать пять лет назад их отца. Они попрощались со смехом, хотя вовсе не чувствовали себя довольными. Но они были молоды и полны оптимизма, и, кроме того, они были вместе.

Оптимизм иссяк неделю назад. За час до того, как «Бисмарк» с эскадрой вышел в море, двух братьев вызвали в канцелярию. Это их не обрадовало. Они вместе ушли в самоволку. Однажды они уже сидели вместе в камере «Бисмарка» на воде и хлебе. Возможно, им предстояло провести еще раз некоторое время в кутузке.

Лейтенант оказался вполне дружелюбным.

– Так, вы опять проказничаете вдвоем?

– Никак нет, герр лейтенант, – ответили они оба одновременно.

– Мы больше не можем держать вас вместе на одном корабле. – Офицер мерил шагами пол помещения канцелярии. – Сочувствую. Ведь и мой брат служит на другом корабле.

Фриц Трегер встал по стойке «смирно» и процедил сквозь зубы:

– Существует правило, запрещающее братьям служить на одном корабле?

– Да, существует. И вот приказ о вашем переводе на другой корабль. Вы можете радоваться, вы поступаете служить на «Бисмарк».

Приказ есть приказ. Его не обсуждают. Быстро попрощались. Прежде чем осознали, что случилось, началась операция «Рейнское учение». Матрос Фриц Трегер оказался на борту «Бисмарка», а Хайнц Трегер – на «Принце Эйгене», где только что мрачную тишину сотрясло выворачивающее душу объявление по громкоговорителю.

Его слышала вся команда корабля. В машинном отделении, в башнях управления огнем орудий, в носовой башне, радиорубках, кают-компаниях, перевязочных пунктах, камбузе, столовых для матросов, офицерских столовых, кубриках для унтер-офицеров, в погребах боеприпасов, у электрораспределительных щитов, на носу и корме, в помещениях надстройки и ниже ватерлинии: «Бисмарк» утонул.

Все. С флагманом покончено. Он разорван на куски. Расчленен. Потоплен. После смертельной битвы, продолжавшейся несколько часов. После нескончаемой агонии. После агонизирующего конца.

Те, кто могли еще молиться, молились. Те, кто могли еще плакать, плакали. Те, кто не могли ничего, сидели в углу и тупо смотрели перед собой. В эти ужасные, мрачные, жуткие минуты они научились ненавидеть войну. Смерть убийце. Смерть надутому ничтожеству. Лживым, пустым фразам тех, которым, как правило, удается пережить холокост…

Отчаянный, безумный вопль матроса Трегера предполагали даже те его сослуживцы, которые его не слышали. Матрос, потерявший брата, ожидавший встречи с матерью, если ему доведется вернуться домой, бил кулаками по стальным переборкам, сбил до крови суставы, дико озирался во все стороны. Сослуживцы хватали, тащили, несли его в лазарет на крытой палубе.

Морфий освободил его на несколько часов от мрачных мыслей…

Когда матрос пришел в себя, тяжелый крейсер уже оставил позади обломки и направлялся к родным берегам.