Я представляю себе тонкий профиль молодого поэта (каким он изображен на медали), склонившегося над локоном Лукреции, хотя и слегка обесцветившимся от времени, но все еще сохранившим природный блеск и хранящимся в прозрачной шкатулке в музее Милана. Спустя три столетия этот локон настолько тронул сердце Байрона, что он утащил один волос из локона мадонны Лукреции.

Бембо, безусловно, обрел душевное равновесие. Впоследствии он стал весьма влиятельным секретарем Льва X, а впоследствии (Лукреция этого уже не застала) кардиналом, причем очень известным. Он любил женщину, звавшуюся то ли Аврора, то ли Топацио, и последней его любовью стала генуэзка Моросина, от которой у него было трое детей. Впрочем, Лукреция тоже не хранила ему верность и нашла утешение в другой любви.

Вероятно, читатель задается вопросом: как далеко зашли Бембо и Лукреция в своих отношениях? Или это была платоническая любовь? В данном случае трудно основываться на предположениях. Хотя Лукреция все время оставалась под самым пристальным наблюдением, она была окружена людьми, готовыми выступать в качестве сообщников, и прекрасно известно, как просто можно было добиться уединения, на время приехав в другую страну. Хотя следует иметь в виду, что такие впечатлительные натуры, как Лукреция и Бембо, нуждаются не только в физической, но и, если можно так выразиться, в духовной общности, а это встречается намного реже, чем принято думать. В итоге ответ на этот вопрос не имеет решающего значения. Имей мы даже четкие свидетельства и письма, они вряд ли смогли бы изменить самую суть этой любви, страстной, но столь ограниченной в свободе действий. Этот роман навсегда останется самой сильной любовью Лукреции Борджиа.

4 июня 1505 года Бернардино Проспери пишет Изабелле д'Эсте: «Похоже, желание хозяина [герцога Альфонсо] состоит в том, чтобы мадонна Элизабета и все иностранцы, и мужчины и женщины, составляющие свиту его знаменитой супруги, покинули Феррару… Ваша Светлость может себе представить, в каком они находятся положении». Это и два других письма, написанные 10 и 23 числа того же месяца, наглядно демонстрируют националистические настроения феррарских придворных, поскольку в них неоднократно повторяется: «Испанцы должны покинуть чужую страну». Кроме того, их неприятно удивляет, что Лукреция показывает свои «переживания», словно положение правящей герцогини должно восполнить свалившиеся на нее несчастья.

Тем временем Альфонсо под предлогом, что хочет быть в большей близости с женой, приказывает построить внутренний переход, который позволил бы ему в любое время пройти из собственных апартаментов в личные комнаты герцогини. Однако абсолютно ясно, что таким образом он стремился ужесточить наблюдение за Лукрецией. Осознав положение дел (или ей подсказал Строцци), герцогиня решила, что лучший способ защитить себя и свой двор – это подружиться с феррарцами. Такая тактика не замедлила сказаться наилучшим образом – ненависть к испанцам и «иностранным манерам» исчезла.

Лукреция согласилась занять место председателя комиссии по проверке прошений горожан (здесь весьма кстати пришелся опыт, полученный в Риме и Сполето). Даже враги были вынуждены признать, что герцогиня прекрасно справлялась с этой работой. Она часто принимала посетителей, особенно теперь, когда один за другим прибывали послы, чтобы поздравить нового герцога. Она устраивала приемы, давала балы и представления. Исполняла роль крестной матери (по политическим соображениям) по отношению к маленькому племяннику vice-domino Венеции (крестным отцом был Ипполито), и вся Феррара обсуждала шаль, отделанную золотом, «больше чем красивую, роскошную», в которой она была на крестинах. Лукреция носила строгий траур по герцогу Эрколе, но наряды из великолепных черных тканей прекрасно смотрелись на ее изящной фигуре. Придворным дамам было приказано одеваться в темные тона, и, подобно хозяйке, на них были вуали, закрывающие лица. Но насколько соблазнительнее казались женские взгляды и улыбки под этими легкими вуалями!

Трудно точно определить, когда дурные мысли созрели в душе дона Джулио. Рикардо Баччелли, самым тщательным образом изучивший преступный сговор братьев д'Эсте, абсолютно прав, считая, что дон Джулио был слишком слаб, чтобы сопротивляться страстям, кипевшим в нем с бешеной силой. Он был абсолютно неуправляем, и даже его отказ от духовной карьеры шел не от убежденности, что это не его призвание, а от неспособности выносить любые ограничения. Вероятно, он заметил, с каким уважением в конце жизни Эрколе д'Эсте относился к своему старшему сыну и даже к кардиналу, в то время как лично он терял всяческое почтение к старшим братьям – он чувствовал, что имеет право критиковать их, и не видел причины, почему бы ему не делать этого. Возможно, подсознательно дон Джулио ожидал, что после смерти Эрколе (которая, так или иначе, укрепит положение младших братьев) ему удастся увеличить свое влияние, в каком-то смысле продвинуться вверх. В действительности Альфонсо и Ипполито заключили тайный союз. Почему тайный? Да потому, что в прошлом между ними существовали серьезные разногласия. Альянс старших членов семейства д'Эсте должен был неизбежно повлечь за собой объединение младших.

В начальный период правления Альфонсо, казалось, все будет относительно спокойно; редко на смену разочарованию приходит настоящая ненависть. В документах этого периода говорится о признательности младших братьев герцогу: дон Джулио получил от Альфонсо дворец, и обоим младшим братьям было увеличено содержание, что позволило им выйти из того полунищенского состояния, в котором их держал герцог Эрколе (на то была веская причина). Возможно, дон Джулио никогда бы не пошел на такие крайние меры, если бы не провокационные действия со стороны кардинала Ипполито. Первое открытое столкновение произошло из-за капеллана, которого кардинал заключил в тюрьму, а дон Джулио освободил.

Альфонсо переживал сложнейший период. Вдобавок к серьезным вопросам, связанным с эпидемией чумы, нехваткой продуктов и неблаговидным поведением спекулянтов, добавились проблемы с братьями. Узнав об освобождении капеллана, кардинал пришел в неописуемую ярость. Это был акт прямого неповиновения; Джулио ни во что не ставил его ни как человека, ни как кардинала. Ипполито потребовал от Альфонсо жестоко наказать брата, одновременно дав понять, что в случае необходимости и сам готов наказать Джулио. Альфонсо, боясь довести дело до серьезных семейных раздоров, пытается загасить скандал. Приняв решение, герцог пишет письмо и отправляет его, но не младшему брату, а Лукреции с просьбой передать его дону Джулио. Суть письма сводится к следующему: Джулио должен покинуть двор герцогини и отправиться в ссылку в поместье в Берсчелло, не покидать зону радиусом в две мили и давать ежедневный отчет представителю семейства д'Эсте на месте. Пусть каждый запомнит, добавлял Альфонсо, что невыполнение этих условий повлечет самые серьезные последствия. Лукреция приняла непосредственное участие в этом деле. Вместе с гуманистом Альберто Пио они посчитали, что наилучшее решение проблемы в том, чтобы убедить дона Джулио и его союзника дона Ферранте отправить освобожденного капеллана обратно в тюрьму. Обе брата, «еще более ожесточенные, чем прежде», ответили, что никогда не пойдут на это. И надо же, именно в этот момент пришло письмо от герцога Альфонсо. Дон Джулио рассвирепел, но ему не оставалось ничего другого, как отправиться в изгнание; Пио вернулся на Капри и уговорил причину всех этих треволнений, капеллана дона Ринальдо, вернуться в Монте, в замок Джессо, торжественно пообещав, что ему будет сохранена жизнь.