18 августа. Деревня Лю-сон-зе. Всюду пошлятина. Даже в чувствах молодежи и то не найдешь красивых переживаний. Цинизм, глупость и скотство. Не с кем и не о чем поговорить – глупцы, а если не глупцы, то просто нет образованных людей. Да и откуда им взяться, если со школьной скамьи они не выпускают из рук оружия или занимаются только тяжелым физическим трудом. Так и живешь один со своими мыслями и думами. Хожу загорать, не столько для загара, сколько для того, чтобы побыть одному. Перспективы могут быть еще хуже, так как от Тан-Шана подходят войска и вокруг ими заполняются деревни. Возможно, будет наступление, бои и опять Тяньцзин и все «милые» окрестности Чжилийской провинции. Я с ужасом думаю об этом. Идейного осталось мало, и эту идею опошлили ужасно. Какая тут борьба с красными, когда Тупаны борются за власть между собой и обдирают молчаливых китайцев! Здесь ведь не те заносчивые чинуши или лавочники Харбина. Здесь – подлинный народ, живущий своей жизнью, непонятной нам, и терпящий пока все фокусы, что проделывают над ним его же, хватившие европейской культуры более ловкие собратья. И мы, маленькая кучка иностранцев, заброшенная судьбой сюда, вертимся между волнами неспокойного моря жизни этого чуждого нам народа. Живем на его деньги, вряд ли принося ему какую-либо пользу. Неотступно вертятся мысли: «Ну а где буду жить, ну а чем платить долги?» Надо как-то тянуть лямку. Сколько раз встает упреком мне игра в карты! Это она привела меня сюда. Я уже стряхнул половину долгов, стряхнуть бы еще и тогда, после этого, «пожить»! А сколько в первый год жизни и службы здесь мы зря с Шурой спустили денег! Давно были бы без долга. За это время надо напрячь все усилия, чтобы что-то приискать себе. Но тщетна попытка зажечь море… У нас здесь служит вахмистр Любарский, князь, владеет несколькими языками. Хочу с ним заняться английским. Так хочется бросить эту бродячую жизнь!

21 августа. Деревня Лю-сон-зе. К нам прибыли двое русских. Вот что рассказал один из них, старший унтер-офицер 2-го полка, 3-го эскадрона Геннадий Яковлевич Сенкин, 23 года, родом из Амурской области, села Петруши: «После атаки около деревни Ма-ту-ди меня оставили с ранеными в этой же деревне корнетом Урмановым, старшим унтер-офицером Федуриным и всадником Таракановым. Со мной был также оставлен пулеметчик Нури-Ахметов. В нашей крепости были части 13-й армии. Это было в ноябре 1927 г., 25-го числа. Мы сидели в этой крепости-деревне, ожидая подкреплений, но были окружены частями Фына, и после двухдневных боев крепость была ими взята. Начальник штаба 13-й армии был убит. Урманов умер 26-го числа. Похороны были в деревне. Когда 27-го числа выяснилось, что крепость будет сдана, я решил с Федуриным бежать. Через ворота пройти было невозможно, так как они были забаррикадированы, поэтому мы перевели лошадей через стену. Федурин был ранен в обе ноги. Я его как мог посадил на коня, но только мы перелезли стену, как нас со всех сторон обстреляли. Федурин был ранен еще раз в бедро навылет, как и его лошадь. Меня ранило осколком бомбы в правую ягодицу. Видя, что нам не уйти, Федурин просил его пристрелить. Я и сам хотел застрелиться, но винтовка была забита песком, когда мы лезли через стену, и потому это осуществить не удалось. Но в это время Федурин был убит пулей в висок. Я немного от него отошел и лег. Тараканов остался с китайскими конниками нашего полка, так как они не смогли перелезть через стену. Первые цепи фыновцев прошли, не тронув меня. Я лежал лицом вниз. Когда пошли вторые цепи противника, с меня стали стягивать сапоги. Притворяться уже было невозможно, и я сел. Меня взяли и повели к воротам крепости, из которой выезжал генерал Фын. Он сам меня допросил, так как немного говорил по-русски, а я – по-китайски. Он спросил, что я знаю, и я ответил, что знаком со всеми родами оружия. Он сказал: «Хорошо, ничего не бойся, тебе ничего не будет». Меня отвели к пленным и несколько раз били бамбуковыми палками и просто так, поскольку фыновцы были очень сильно озлоблены против русских. Тараканову было хуже, так как когда его поймали в крепости, то отрезали ему нос и хотели прикончить, но другие китайцы заступились. Нас после этого 4 часа фотографировали и несколько дней водили по городу и его окрестностям закованными в кандалы напоказ населению. Нас потом отправили через деревни в штаб, на станцию Коу-Шин в Кайфынг, где были переводчики-китайцы. Конвой говорил всем: «Вот русские, если остались у вас курицы, то несите им». Крестьяне нас щипали, били и даже выдергивали волосы. Конечно, здесь мы сами виноваты в том, что обыкновенно ловили всех куриц, вот мне пришлось отвечать за всех. Пленных китайцев-офицеров задержали, а рядовых распустили. Что стало с первыми – неизвестно. Сначала нас держали с ними под строгим караулом, так что даже оправляться ходили с часовым. Кормили только рисом, давая его в сутки 3–4 чашки. Так продержали нас 2 месяца. Затем нас двоих вызвали закованными в кандалы к Фыну на станцию Си-сян-цян. Мы подтвердили, что знаем и пулеметы, и артиллерию. В результате он назначил нас пулеметчиками на старый бронепоезд «Пекин». Он был взят у наших войск. Когда мы прибыли в Кайфынг, местные жители утешали нас, говоря, что долго нас мучить не будут, так как скоро убьют. Они и Фын нам говорили, что команду с бронепоезда «Пекин» – 23 человека водили 2 дня по городу, продев в нос кольца, а затем отрубили головы. Пощадили только двоих, и то за их молодой возраст».

Какая трагедия, а об этом никто не знает! Вот прелести службы!..

«Мы были на этом бронепоезде 3 месяца, но не вместе, а на разных пулеметах. Кроме нас, на каждом пулемете было еще по 4 китайца. Никуда без конвоя нас с бронепоезда не пускали. Во время боев с мукденцами при нашем участии было взято 3 танка. На них были итальянские пулеметы «митральезы», которые китайцы не знали. Обратились к нам. Так как я их знал, то меня возили по всему фронту. Так я побывал в Хонане, в 5-й и 6-й армиях. Ими командовал генерал Лун-чжун-хуй. На правом фланге были 20-я и 15-я армии. Это были самые надежные части Фына. Также по пулеметам ездил майор Черных, который служил у Чу Юпу и был взят в плен. Он был командирован на Южный фронт, и я его потерял из виду. Потом мы с Таракановым участвовали в боях с мукденцами под станцией Чан-у-фу. Эту станцию мы спалили. Все это время за нами на бронепоезде очень зорко следили. Затем мы попросили командующего бронепоездом подполковника Тун-Чжан, чтобы нас перевели в оружейную мастерскую при штабе броневой дивизии. Эту просьбу выполнили. Там стало значительно легче, так как здесь не так строго следили и мы носили штатский костюм. Работы было очень мало.

По мере отступления мукденцев мы продвигались вперед. В июне этого года, до соединения Фына с Ен Си Шаном и Чан Кайши, у Фына не хватило снарядов и вообще боеприпасов. Фронту был отдан приказ, чтобы стреляли только в случае крайней необходимости».

Это мы знали, но это не удержало шандунцев от отступления.

«Двигаясь вперед, мы дошли до Пекина и Тяньцзина. Наша мастерская была на станции Фын-тай в 10 километрах от Пекина. Там нас по очереди пускали в отпуск, другой оставался заложником. Мы решили удрать, улучив удобный момент, но нам надо было купить хорошие штатские костюмы. Обстановка к нам была очень благоприятной. Начальник мастерской к нам относился очень хорошо, и мы однажды попросили себе лекарств, так как якобы плохо себя чувствовали и Тараканов для верности растер себе глаз до красноты. Начальник мастерской дал нам 15 долларов. На них мы купили себе 2 костюма. В это время командир бронепоездов и начальник мастерской часто ездили в Пекин к Фыну. Тогда же мы познакомились с одним китайцем, сторонником У Пэйфу и противником новой власти. Когда наши начальники уехали, мы попросили его купить нам билеты до Тяньцзина на оставшиеся от «лечения» деньги. Этот китаец нам во всем содействовал, но нас все знали, и нам было трудно проехать до Тяньцзина. Когда в поезде проверяли билеты, то нас заметил один из контрразведчиков и спросил, куда мы едем. На это я сам ему задал такой же вопрос. Он ответил, что до Тяньцзина. Я ему ответил, что мы едем туда же, и он прошел мимо. После этого мы пересели в другой вагон и постарались скрыться от посторонних взглядов. Было уже темновато, так как дело клонилось к ночи. Мы сели в угол вагона, где был чайный буфет, и сидели, низко наклонившись. Когда описанный выше контрразведчик проходил 2-й раз, видимо, разыскивал нас, но не заметил, а мы осторожно за ним следили. В Тяньцзине мы добрались до Европейской концессии и спаслись от плена. Все свои переживания я заносил в дневник, но должен его был перед бегством уничтожить.

Армия Фына резко отличается от других китайских армий. Солдаты в ней служат не по найму, а по набору. Во всех занятых им местах ведется точный учет населения и определяется количество рекрутов с каждого населенного пункта. Солдаты только получают обмундирование и довольствие. Жалования не получают вовсе. Им его могут платить те селения, откуда их взяли. Офицеры находятся в таких же условиях. Дисциплина – очень строгая. Запрещено курить, нет спиртного, нельзя ездить на рикшах. Всех нарушающих эти запрещения строго наказывают. Широко поставлена агитация. Солдатам внушают, что они дерутся за какие-то высокие идеалы, и при свирепой дисциплине это имеет значение, придавая частям Фына значительную стойкость. Вооружены части Фына плохо. Почти во всех армиях имеются, главным образом, берданки, затем есть германские, японские и много русских винтовок. Пулеметов немного. Есть бомбометы, но артиллерии почти нет. Только на бронепоездах имеются современные пушки, а в полевой артиллерии – что-то вроде старых, заряжающихся с дула орудий. Обычно в 1-й линии находятся части, вооруженные современным оружием, 2-я линия – берданками, что компенсируется бомбометами. Из советской России был прислан аэроплан, но китайский летчик на нем дальних полетов не делает, летает все время где-то невысоко в тылу. Бронепоездов у Фына 9. Из взятых у нас – 4: «Пекин», «Тан-Шан», «Минь-Чон» и «Шандун». Из них 4 броневика работают на юге, а 4 – на этом фронте. Есть один бронепоезд специально для Фына, который в боях не участвует. Одеты фыновцы хорошо. Население относится к ним скверно, так как они его очень сильно грабят, жалования ведь нет, а следовательно, нет и денег. Все ждут У Пэйфу, который весьма успешно ведет бои в Хонане с южанами. Фын считает, что по силе еще имеет значение Мукден. Что касается Чжан Цзучана, то он считает, что его, как военной силы, не существует. Фын говорил, что ему достаточно поставить свои силы на его фронт, как дня через 3 все шандуно-чжилийские войска перейдут на его сторону. Ен-Си-Шан как будто уходит к себе в Шанси и будет занимать нейтралитет. Между ним и Фыном – недоверие друг к другу. Русских пленных у Фына больше 100 человек. Все они находятся на станциях Пао-Коу или в Ло-Яне. Я видел майоров Афанасьева и Дубенского, которые у Фына состоят военными советниками при командующем Северным фронтом. Больше почти никого мне увидеть не удалось. Командиров из СССР, которые раньше там были, сейчас нет, зато много китайцев, окончивших учебные заведения в СССР. Снабжение у Фына – очень слабое, у него ничего нет. Из СССР он теперь ничего не получает, так как не признает коммунистов. Все здесь настроены против них, но стоят за советы. Фын мало считается и с Ен-Си-Шаном, и с Чан Кайши».

У нас эти показания, вопреки сложившимся взглядам, стали открытиями. До этого у нас армию Фына считали хорошо снабженной и имеющей хорошую артиллерию. В связи с прибытием фыновских частей в Пекин и Тяньцзин участились случаи бегства к нам из плена. Так, вернулось уже несколько китайцев.

30 августа. Все вокруг превратилось в болото из-за дождей, и гаолян гниет на корню. Здесь много бедноты, но кто их разберет! Здесь трудно узнать, кто богатый, а кто бедный. Все жители – полуголые. Да и опыт их научил припрятывать богатства и ничем их не обнаруживать. Если будет известно, кто богат, то или хунхузы утащат, или «свои» солдаты ограбят. Позавчера докладывают: хозяина нашей фанзы захватили хунхузы и увели, требуя денег, и отобрали 2 мулов. Я послал выручать. Привели капитана 5-й дивизии, что стоит за нами, и 2 унтер-офицеров. Они ходят якобы вербовать солдат и в нашем хозяине признали того, кто когда-то отобрал винтовку у одного солдата. Ее он вернуть не мог, и потому они потребовали у него деньги. Хозяин же наш был богатым и имел несколько фанз. Разъезд наш освободил его и отправил всех к начштаба 7-й армии, пусть он их разберет. Посмотрел на задержанных – производят впечатление настоящих хунхузов.

Шильников у нас провел проверку полка. Выяснилось, что большая часть оружия, как и снаряжения, негодна. На этом основании он делает вывод, что в бою в таком виде полк большой пользы не принесет. Это очень задело Валентина Степановича. Он все время после этого говорил, что мы и в худших условиях приносим пользу. Стиль незабвенного Нечаева: «пойдем с палками»… Семенов очень зол за это на Шильникова и пытается грозить ему, хотя это ничего не значит. Шильников вызвал Валентина Степановича, и тот все оправдывается о каких-то «краденых деньгах». Оказалось, Тупан знает о том, что жалование за январь выдали, но как за июль. Возник вопрос, на каких основаниях и из каких денег это было сделано, тогда как оно получено и за тот, и за другой месяц как от генерала Суна, командующего 14-й армией, так и от Тупана.

У нас 29 августа была буддийская панихида по всем убитым на этой войне. От нас потребовали списки всех убитых, как русских, так и китайцев начиная с 1924 г., и все начальники должны были присутствовать на ней. В это время получили тревожное донесение из Фын-тай-цин от командующего китайской бригады Пи, которая там стоит. Появился недалеко оттуда противник, который идет по направлению на Тан-Шан. Об этом движении мы давно знали и доносили Тупану. Части Фына продвинулись далеко вперед и находятся на высоте Кай-Пынга, т. е. в нашем глубоком тылу перехода за 3. Если бы они пошли на прорыв линии железной дороги, то мы были бы отрезаны все вместе с бронепоездами, так как рассчитывать на сопротивление наших частей не приходится. Послал 4-й эскадрон Савранского в Фаш-Шай, а на переправе оставил только заставу. Вчера получил донесение, что противник активности не проявляет. Наше положение было бы очень скверным, если бы у Фына в тылу не было борьбы с вновь появившимся У Пэйфу, который успешно действует и, как говорят, уже занял Ханькоу. Этим только и можно объяснить такую пассивность противника. Наши части мало боеспособны. Бригада Пи, например, имеет всего 3 стрелковые роты, пулеметную команду и бомбометную роту, всего не больше 200 винтовок. Есть сведения, что и это количество тает, так как солдаты разбегаются. В случае нажима противника, скорее всего, они перейдут к нему, и нам придется делать 3–4 перехода среди враждебных нам войск.