Шрифт:
– Но у меня нет слуха, да и не люблю я эти скрипки и фортепьяны, – возражал я.
– Хорошо, со слухом действительно могут быть проблемы, – милостиво соглашался он. – Тогда учись на конструктора. Что у тебя по физике?
– «Три», – честно отвечал я.
– А вообще? – огурец медленно по перилам выезжал на стартовую площадку, гордо уткнувшись острым концом в небо.
– Ну, там «три», «четыре», ну и «пять»… – отвечал я.
Огурец, уже стартовавший на Тау Кита, замирал в воздухе.– «Пять» по физкультуре? – обреченно спрашивал дядя Яша и с хрустом откусывал от огурца пассажирский отсек.
– Нет. Почему? – искренне удивлялся я. – По истории, литературе, географии.
– М-да. А математику на «тройку» знаешь? – спрашивал дядя Яша.
– Даже на «четыре», – хвастался я.
– Быть тебе бухгалтером, – качал он головой. И добавлял, чавкая: – Математика тебе будет нужна, чтобы узнавать цифры; география, чтобы представлять, куда, если что, тебя пошлют; литература – исключительно для отчетов. А история – для общего развития.
– А почему вы спорт не любите? – интересовался, в свою очередь, я.
– Не люблю? – удивлялся он, почесывая свое пузо. – Я обожаю спорт. Например, шахматы, спортивный бридж, не менее спортивный преферанс.
А потом я встретил его как-то на стадионе. Он сидел и ругался страшно, что-то кому-то доказывал, грозился собственноручно, вот этими короткими руками, убить судью, вправить ногу мазиле, пусть даже она растет у него из задницы, и все такое.– Дядя Яша, это же не шахматы! Что вы тут? – спросил я его в перерыве.
– Ой, я тебя умоляю! – ответил он. – Да я просто собой горжусь, когда смотрю на этих идиотов! Особенно на пятого номера. Нет, ты видел, куда он дает пасы? Да меня просто трясет от счастья: я-то ведь не играю в футбол!
Возразить мне было ничего. Ни тогда, ни сейчас. Труп лежит и тихо гордится детьми, которые хотя и далеко, но плачут. Что мне с ним спорить? Он-то действительно уже «там». А мы пока здесь, и дешевые гробы закончились, машину заказать невозможно, а мест на кладбище нет – хоть на коленях моли и сестру для утех предлагай. Мне даже снились кошмары, в которых на кладбищенских воротах мигали строгие вывески: «Мест нет».– Хороним в бабушку! – успокаивает мама. – Я уже обо всем договорилась.
Папа кивает, но как-то неуверенно.– Дорогая, – говорит он тихо, – в чью? Моя мама, уверен, против не будет, но удивится…
– О боже. В его бабушку! В Яшину бабушку, – успокаивает мама. – Все официально. Нужны, правда, родственники… Но мир не без добрых людей.
Осталось только порадоваться о воссоединении. О бабушке дядя Яша рассказывал. Шел дождь, мы сидели в беседке и делали вид, что играем в шахматы. На самом деле нас интересовали девушки, которые пробегали мимо в мокрых, липнущих к телу, легких платьицах. «Зевали» фигуры мы страшно, но дядя Яша был все же более опытным… Не шахматистом, нет. Опытным наблюдателем. Пресыщенным всеми этими формами. Он, кстати, и время выбрал для игры. Правильное. Дождь, будний день, полседьмого, лето. Народ, хочешь не хочешь, а домой побежит. Я же, пацан пацаном, почти не отрывался от этого удивительного зрелища. Пятую партию проиграл – сообщаю сейчас не без гордости.– Она была чудесным человеком, – неожиданно заявил дядя Яша.
Я, увлеченный высокой брюнеткой в белой до страстного слюноотделения кофте, даже сразу не обратил внимания на эту фразу. А когда все же осознал сказанное, переспросил:– Кто «она»?
– Папа рассказывал о блинчиках, жареной тюльке, пианино, пяти иностранных языках и револьвере, – мечтательно бормотал он.
– А…
– Бабушка Сара, Максим, «она» – это бабушка Сара.
А что? Нормальное еврейское имя. Это сейчас косятся. Да и тогда, когда дядя Яша еще работал в бухгалтерии порта, – косились. Но те евреи, еще довоенные, древние, жили не так. Они были внутри себя и везде. Это потом их нагло выковыривали, расселили и заставили работать. С переменным успехом, правда.– Это была чудесная женщина, Максим, – тихо бормотал дядя Яша. – Просто обязана ею быть! Когда все тупо, как стадо, шли. И ведь прекрасно знали, понимали, но даже боялись ослушаться. А она! О боже! Ты знаешь, что сделала она?
Я замотал головой.– Она вытащила спрятанный в тайнике револьвер! С этим пистолетом еще купцов при царе грабили, – он на секунду замолчал и поспешно добавил. – Но это дело темное, кто знает. Так вот, она схватила его и стреляла. Даже попала в кого-то. Она действовала, а когда её забили прикладами, даже умудрилась укусить «румына» за ногу.
– Смелая женщина, – говорю на всякий случай я, не очень понимая, что надо говорить в таких случаях.
– Смелая? – говорит дядя Яша и вздыхает. – Не то слово. Пока она занималась единоборством с «румынами», мои две сестры убегали со мной на руках по чердакам. Это жертвенность. Она нас спасла. Не только она. Было еще много других добрых людей, которых я и не помню. Они передавали нас из рук в руки, пока не вручили отцу. Мне-то три года было. А ты… «смелая»… Шах, – закончил он воспоминания.