– Слушай, дай и мне, что ли, – решился Зоровавель. – Я пробовал пить вино, но даже лучшее фалернское не помогает. А я ведь так стремился попасть на работу в Синедрион. Кто бы мне раньше сказал, что первосвященник – столь нервная должность!

Анна без слов протянул Зоровавелю пальмовый лист и, развязав кошель, насыпал в середину нечто странное, вроде сушёной травы…

…Через полчаса в малом Синедрионе стоял дым коромыслом. Оба первосвященника сидели в обнимку, доедали остатки опреснока и заливисто хохотали. Зоровавель пребывал в отличном настроении.

– Слушай, какое говно этот цезарь! – ржал он, хлопая по плечу Анну. – Думает, он в Иудее самый умный… да я его в оссуарии видал!

– Все римляне – индюки надутые, – проливая на грудь вино, хихикал Анна. – Надеются, мы их боимся? Ага, сейчас. Вот возьму и явлюсь к Понтию Пилату, скажу: ненавижу я тебя, римлядь чёртова. Представляешь себе, брат, его накрашенную морду? Ха-ха-ха-ха!

Зоровавель любовался зеркалами сквозь сизое облако.

– Ты бесподобный молодец, Анна! – икнув, заявил он. – Надо вообще всему Синедриону, да и тетрарху Ироду Антипе [64] возжечь эти чудесные корневища! А Езекия, осёл, на минеральные воды уехал… такое веселье пропустил. Пилат, говоришь? Да пошёл он… Сидит, щеки в помаде, трясётся, боясь разделить участь Пратума… а на самом-то деле? Всего пара затяжек, и весь мир в апельсинах.

Первосвященник Анна отсыпал себе толчёных корневищ из кисета.

– Жизнь – суровая штука, – облизнул он губы. – Особенно когда судьба сталкивает с Кудесником. Придёт такой незваный гость в Ерушалаим – навоскрешает, наисцеляет, как последний сукин сын… а ты потом сиди и плоды успокоительной пальмы жуй. Справедливо?

На площади враз затихли глашатаи – началось собрание зелотов [65] . Противники римской власти громогласно обсуждали судьбу финиковой рощи – её должны были вырубить, дабы мостить каменную дорогу на Рим. Раньше римляне топили зелотов в реке Иордан, но с недавних пор терпели: чтобы не выслушивать претензий от Парфии.

Послышался громкий стук в дверь.

Не дожидаясь приглашения войти, на пороге появился Эмилиан – начальник охранной центурии Понтия Пилата. Разогнав рукой облака сизого дыма, он с непониманием воззрился на смеющихся первосвященников. Впрочем, военная карьера отучает удивляться.

– Здравствовать и радоваться вам, почтенные, – мрачно произнёс Эмилиан. – Прокуратор, да хранят его боги вместе со светочем великолепия – стократно пресветлым цезарем, – желает видеть вас во дворце тетрарха Ирода Антипы. Дело срочное. Лазутчики донесли – в Ерушалаиме готовится мятеж… и гроздья его зреют тут, в Синедрионе. Я прислан, чтобы сопроводить вас. Повозка находится внизу.

Первосвященники, переглянувшись, дружно прыснули.

– Смотри-ка, римлядь явилась расфуфыренная, – давясь от хохота, сказал Анна Зоровавелю. – Откуда ты? Из постели Пилата вылез?

Оба, не в силах сдерживаться, вновь рассмеялись.

Эмилиан положил руку на рукоять гладиуса, короткого меча. Он не был намерен разводить церемонии. В конце концов, прокуратор отдал приказ… если придется применить силу – что ж, это не впервые. Он обернулся, желая позвать своих солдат, и вздрогнул. Сзади стояла женщина в пурпурном ливийском одеянии.

– Центурион Эмилиан, если не ошибаюсь? – Латинский язык ливийки был правильным, хотя и несколько ученическим. – Скажи, это ты?

Она говорила мягко и безмятежно – Эмилиан не чувствовал угрозы.

– Да, ливийка. Во славу цезаря – я Эмилиан. Что тебе нужно?

Женщина ласково улыбнулась. Она согнула в локте руку, подставив ладонь, как чашу, и (центурион был готов поклясться!) прямо из воздуха в этой руке появился увесистый булыжник. Не говоря худого слова, ливийка без размаха, но сильно ударила Эмилиана камнем в ухо.

Комната наполнилась звоном шлема.

– Тебе ж говорили, сын блохастой белки, – устало сказала женщина, – не лезь не в своё дело. А ты взял и настоял на распятии двоих чужеземцев. Не будь тебя, Пилат бы их отпустил. На, получи ещё!

Последовал второй удар, затем третий. Лицо Эмилиана залилось кровью. Потеряв сознание, он рухнул на пол, гремя доспехами. Зоровавель не двинулся с места. Он увидел, как рядом с ливийкой (опять из воздуха) появился человек, словно стеклянный, – сначала только черты лица, затем кости черепа, мускулы, кожа… и глаза.

Внимательные, карие.

– Знаешь, очень впечатляет. – Зоровавель с восторгом глянул на лист с сушёными корневищами. – Я даже не ожидал такого эффекта. Пожалуй, в следующий раз надо будет натолочь порцию поменьше.

Женщина подошла к первосвященнику.

Стиснула ему горло ледяными пальцами. И прошипела в лицо:

– Ну-ка, скотина, быстро… давай сюда ключ от подземелья…