Если происхождение этого последнего изделия надежно, то оно предоставляет дополнительное свидетельство о взаимном обмене между золотых дел мастерами Египта и Персии. Мы уже упоминали собрание рифленых металлических чаш с чеканкой в виде цветков лотоса из Тмуиса (Тель-Тмая в Дельте) и их взаимосвязь с ахеменидскими серебряными изделиями. Судя по их глубоким формам, можно предположить, что они должны были появиться до правления Ксеркса. Важное свидетельство производства ахеменидских предметов в Египте дают стенные росписи в гробнице Петосириса (чиновника в правление Артаксеркса III) в Тунах-эль-Гебеле, которые показывают кузницу изнутри. Надзиратели, одетые в куртки с длинными рукавами и длинные юбки, типичные для XXVII династии, внимательно наблюдают за работой ремесленников, производящих риты, ковши, патеры с плоскими ободками и амфоры с ручками в форме животных в чисто ахеменидском стиле. У нас нет информации об обстановке в данной мастерской, мы не знаем, точно ли она принадлежит тому же времени, что и Петосирис, умерший незадолго до 300 г. до н. э. Вероятно, этот рисунок происходит из более раннего альбома образцов художника, но, по крайней мере, он предоставляет замечательное свидетельство существования довольно крупных фабрик серебряных изделий. По отношению к работе с алебастром мы даже можем говорить о «массовом производстве», поскольку известно более 30 бутылей, несущих на себе имена Ксеркса и Артаксеркса, записанные иероглифами и клинописью. Возможно, это древние эквиваленты наших коронационных кружек.

Уже была описана роль, сыгранная египетским чиновником Уджагорресентом в завоевании Камбиса и в ходе последовавшего правления Дария. Хотя он энергично поддерживал персов, ничто в его статуе, кроме разве что браслетов с головами львов, не говорит о восхищении ахеменидским искусством. Ситуация меняется на прямо противоположную на важной, покрытой письменами статуе Птах-хотепа, одной из очень редких статуй XXVII династии, хранящейся теперь в Музее Бруклина.

Хотя длинная надпись на спине этой статуи никак не определяет роль, которую он играл в политике того времени, и в ней просто перечисляются его должности и достижения, но костюм и орнаменты разоблачают его симпатии. Птах-хотеп одет в два простых одеяния: длинную запахивающуюся юбку, закрывающую его тело от груди до лодыжек, застегивающуюся с одной стороны, и поверх нее в тесно облегающую куртку с длинными, расширяющимися книзу рукавами (такие куртки носят персы с рельефов Персеполя). Никогда раньше в Египте не носили шитую одежду, и изображения этой куртки, по-видимому, ограничились скульптурой XXVII династии; мы уже это заметили по гробнице Петосириса. Имеются, таким образом, достаточные основания, чтобы рассматривать это как персидское нововведение. Вокруг шеи Птах-хотеп носит, кроме обычного египетского нагрудника, прекрасный ахеменидский металлический воротник, заканчивающийся козлами с поджатыми передними ногами.

Надпись Птах-хотепа указывает на его влиятельность: «Князь и граф, царский казначей и единственный друг, он велик должностью и велик заслугами, руководитель всех царских работ и министр финансов». Несмотря на его значительность, он известен лишь по еще одному памятнику – стеле, находящейся в Лувре, датированной тридцать четвертым годом правления Дария I и найденной в Мемфисе, где, согласно надписи, Птах-хотеп воздвиг памятник.

Мемфис в Нижнем Египте, знакомый грекам как «Белая крепость», был сделан административной столицей при Камбисе, и о присутствии там во время персидского господства лагерей наемных солдат и иностранных работников, в том числе корабельных плотников (поскольку Мемфис всегда был верфью), известно не только из отчета Геродота, но также из обнаруженных там настенных надписей и могильных камней. Согласно Геродоту, там основали лагеря для иудеев и тирян, а также для персов. На разоренных памятниках ранних династий обнаружены нацарапанные надписи по-арамейски и по-финикийски, а Петри нашел многочисленные оттиски ахеменидских печатей и терракотовые фигурки иноземцев, семитов и эгейцев.

Один из самых любопытных памятников Мемфиса – резное, некогда хранившееся в Берлине изображение церемонии похорон знатного мидянина или перса. Тело подготовлено к погребению на ложе с высокой подушкой. Ложе, как и столик напротив него, принадлежит к ассирийскому или ахеменидскому стилю мебели. У покойника кудрявая борода и прическа ассирийца или перса, но одежда с рукавами и высокий головной убор с круглым верхом наводит на мысль о мидийском наряде, представленном на рельефах Персеполя. Не менее интересны фигуры, окружающие торжественно возлежащего умершего. Две женщины, стоящие в голове ложа, разорвали одежду у себя на груди и рвут на себе волосы. Вероятно, это нанятые профессиональные египетские плакальщицы. Но две мужские фигуры в ногах ложа одеты в штаны, верхнюю одежду до колен и головные уборы той же формы, что и покойник. Это безусловно должны быть мидяне или скифы. Кроме того, на заднем плане стоит конюх с конем, вероятно принадлежавшим покойному, которого или по скифскому обычаю намереваются поместить в могилу, или в знак траура остричь ему гриву.

В этот краткий обзор не включены единичные находки ахеменидских предметов, например чаши из Афин, браслета из Коринфа и маленькой серебряной статуэтки горного барана из Индии, но нужно принять во внимание, что такой материал распространен очень широко и случайно. Этот факт, насколько бы он ни разочаровывал, имеет некоторое значение. В отличие от Микен бронзового века, в отличие от страны Ашшура в Ассирийской империи и Афин в Делосском союзе, родина персов в Фарсе, хотя и была локальным центром ахеменидского искусства, не стала экономическим и торговым центром для покоренных стран. Это было относительно незаселенное, неразвитое место, лежавшее в стороне от проторенных троп месопотамо-сирийских торговых путей. Собственно Персия была грекам едва знакома.

Горькие плоды недальновидной политики Ксеркса в Египте вскоре пришлось вкусить его сыну Артаксерксу I. Источником неприятностей был Инар, сын бывшего фараона и ливийки, своевременно посетивший в 460 г. до н. э. Перикла в Афинах в поисках помощи против их общего врага. Греки не нажили капитала на своей стремительной победе при Эвримедоне. Флот Делосского союза был в силах контролировать Левант и при Кимоне мог даже попытаться отвоевать Кипр, но Коринф и Эгина увлеклись собственной войной, и бывшие союзники континентальной Греции оказались, таким образом, разобщены. Но теперь афинская армия погрузилась на корабли, отправилась в Египет, убила ахеменидского сатрапа и захватила Мемфис. Если бы этой экспедиции удалось установить независимость Египта, Персия получила бы сокрушительный удар, но все закончилось для Афин полным провалом, и греки обратили свои помыслы на поиски мира. Договариваться об условиях направили в Сузы делегацию во главе с Каллием, способнейшим афинским дипломатом. Персия признавала верховенство Афин над ионийскими государствами в Делосском союзе и готовилась предоставить автономию тем из них, которые оставались в вассальной зависимости от великого царя. Ни одно персидское судно не должно было появляться в Эгейском море и в Пропонтиде, и никакие войска сатрапов не должны были приближаться на 50 миль к частям побережья Малой Азии, контролируемым Афинами. Со своей стороны Афины оставляли Кипр, прекращали вмешиваться в дела Египта и, вероятно, соглашались на демилитаризацию Ионии.

Артаксеркс воспользовался абсолютной свободой действий, чтобы усилить позицию Египта при новом сатрапе Арсаме. Мегабиз дал Инару и другим вождям египетского мятежа гарантию безопасности при дворе в Сузах, но Артаксеркс, как говорят, по подстрекательству царицы-матери Аместриды нарушил слово и убил их. Сцена казни изображена на ахеменидской цилиндрической печати (рис. 49). Почти наверняка именно это вероломство побудило Мегабиза организовать мятеж в Сирии, поскольку он предстает перед нами как человек необыкновенно способный и честный. Это событие подчеркивает главную слабость ахеменидского правления – влияние на государственные дела женщин из царского рода, которым время от времени удавалось отстранять самых способных военачальников.

Условия, установленные «миром Каллия» для ионийских поселений, едва ли могли соблюдаться долгое время. При архонте Перикле Афины проводили дружескую к Персии политику, и Зопир, сын Мегабиза, чье имя хранилось афинянами с благодарностью за его мягкость к пленным греческим военачальникам в Египте, был хорошо принят в Афинах в 445 г. Там он повстречал «отца истории» Геродота, готового, несомненно, дополнить воспоминания о собственных недавних путешествиях в Азию некоторыми «официальными» рассказами из ахеменидской истории. Скоро открытая война между ионийцами и Писсутнесом, сатрапом Сард, снова добившимся силой вассальной зависимости многих афинских государств, показала, что этот мир был не чем иным, как прекращением огня, и дела могли снова обостриться, если бы в 431 г. между Афинами и Спартой не разразилась Пелопоннесская война, потребовавшая всей энергии двух основных греческих государств. В первом раунде Персия не вмешивалась. Активность Артаксеркса I начала убывать. Он умер в 425 г., в один день со своей женой Дамаспией.