Это были «Повести Белкина». Он почти дочитал «Метель», когда его отвлек от книги голос следователя:

– Юрий Владимирович, пожалуй, на сегодня хватит. Машину я уже вызвал. Спустимся вниз, дождемся на свежем воздухе.

Час спустя Рудик был уже у себя дома, почти на другом конце Москвы. После ужина он, порывшись в личной библиотеке, нашел «Повести Белкина» и с наслаждением продолжил прерванное чтение. Юрий Владимирович дочитал «Метель», еще раз перечитал «Станционного смотрителя». «Пушкина нельзя читать долго и помногу, – подумал он, – иначе теряется прелесть прекрасных, похожих на музыку строк, их удивительная гармония и свежесть, аромат и строгая красота, свойственные лишь классической прозе. Еще «Выстрел». – Он полистал книгу. – Всего несколько страниц.»

Буквально само начало этой великолепной повести вызвало у Рудика необъяснимое волнение. Ему показалось, что название новеллы и даже дух ее в какой-то степени ассоциируются с делом, которым он занимается вот уже третий день. Он провел рукой по влажному лбу и прошелся по комнате.

– Вот наваждение, так ведь всю ночь не уснешь. – Заставив себя успокоиться, он дочитал «Выстрел» до конца. Потом просмотрел еще раз, обратив внимание на некоторые места:

«…Главное упражнение его (Сильвио. – Прим. М. Ф.) состояло в стрельбе из пистолета. Стены его комнаты были все истончены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные.» Юрий Владимирович перевернул пару страниц: «В картинах я не знаток, но одна привлекла мое внимание. Она изображала какой-то вид из Швейцарии; но поразила меня в ней не живопись, а то, что картина была прострелена двумя пулями, всаженными одна в другую.

– Вот хороший выстрел, – сказал я, – обращаясь к графу.

– Да, – отвечал он, – выстрел очень замечательный. А хорошо вы стреляете? – продолжал он.

– Изрядно, – отвечал я, обрадовавшись, что разговор коснулся наконец предмета, мне близкого. В тридцати шагах промаху в карту не дам, разумеется, из знакомых пистолетов.

– Право? – сказала графиня с видом большой внимательности, – а ты, мой друг, попадешь ли в карту на тридцати шагах?

– Когда-нибудь, – отвечал граф, – мы попробуем. В свое время я стрелял не худо, но вот уже четыре года, как я не брал в руки пистолета.

– О, – заметил я, – в таком случае бьюсь об заклад, что ваше сиятельство не попадете в карту и в двадцати шагах: пистолет требует ежедневного упражнения. Это я знаю на опыте.»

Остановившись на этом месте, Юрий Владимирович заставил себя вспомнить комнату Игоря. Фотографическая память, свойственная, впрочем, многим людям нашей профессии, вырабатываемая годами, позволила ему представить комнату так, словно он теперь там находился и даже не выходил их нее. Рудик закрыл глаза. Так было удобнее думать и вспоминать. Вот окно, слева от него стол, за которым сидел мальчик. В левом углу кресло-кровать, у этой же стены еще один стул и две полки с книгами. На полу ничего, кроме разбитого зеркала и следов крови. Над столом портрет Игоря, на противоположной стене – абсолютно чистый листок бумаги.

Листок бумаги в клетку из школьной тетради. Прикреплен так, что находится за спиной у сидящего, и приколот наспех – всего одной кнопкой. Если мальчик хотел что-то написать, удобнее было бы повесить его у себя перед глазами. Но если человек за столом возьмет в руки зеркало.

Рудик открыл глаза, потом опять закрыл их, проверяя себя. Если сидящий возьмет в руки зеркало, то он обязательно увидит в нем отражение листка.

Догадка словно обожгла его. Листок бумаги – это. мишень! Мальчишка целился в нее, держа в левой руке зеркало, а в правой – пистолет, как бы стреляя назад через плечо. В комнату вошла жена, но Рудик не замечал ее. Он подошел к телефону и набрал номер следователя.

– Григорий Иванович, извините за поздний звонок. Все думаю об арбатском деле. И пришла мне в голову такая мысль.

– Да и мне не спится, Юрий Владимирович. Вот поужинал, хотел почитать, но чтение сегодня что-то не идет. И по телевизору ничего интересного.

– Григорий Иванович, помните листок бумаги, который висел на стене прямо напротив стола?

Прошло несколько секунд.

– Отлично помню. Листок в клетку. Приколот к стене одной кнопкой. Абсолютно чист, без каких-либо надписей. Я еще подумал: чего ради он тут висит? Но как-то не придал этому значения. Хотел спросить отца, но несчастному и так довольно наших вопросов.

– Ну, если вы запомнили листок, то, безусловно, представляете и разбитое зеркало на полу, рядом с левой ножкой стула.

– Зеркало я заметил сразу, как только мы впервые вошли в эту комнату. Оно описано в протоколе осмотра и приобщено к делу.

– А не мог ли быть такой вариант, – Рудик сделал паузу и переложил трубку в другую руку. – Мальчик сидит за столом, бумага у него за спиной. В левой руке он держит зеркало, в правой – заряженный пистолет. Целится он в листок как в мишень, используя зеркало. При этом правая рука его сильно согнута в локтевом суставе, почти под прямым углом. При таком положении руки ствол пистолета находится всего в нескольких сантиметрах от шеи.

– Даже не знаю, что и сказать, Юрий Владимирович. Фантастическая идея! Как она вам пришла в голову?

– Я заметил на столе у Игоря «Повести Белкина». Сначала подумал, что книга рекомендована школьной программой. Есть там, однако, одна вещь. «Выстрел», превосходная небольшая повесть. Помимо занимательнейшего сюжета могла бы служить отличным руководством по стрельбе из пистолета. Потом я попытался связать воедино зеркало и листок на стене, проведя между ними прямую линию.

– Но при вашем варианте пистолет обязательно должен был остаться в комнате.