Вот так он, словно змея, о которой можно сказать, что она бездумно, но бурно торжествует внутри своей шкуры, стал торжествовать убийство… но забыл имя своей соблазнительницы.

Блудница, такая же, как блудницы Вавилона, Нофа, Тафниса, Содома и Гоморры, что сокрушили корону на Твоем челе.

Присосавшаяся к нему, к его молодой мужской силе. Бесстыдно и распутно целующая его в потаенные и запретные места. Блудница, самка. Женщина, по годам годящаяся ему в матери. С похотливыми бегающими глазами, с губами, алчущими его мужской силы. И омерзительным волосатым зевом между толстых ляжек, таким же алчным: засасывающим, выжимающим, кусающим, тянущим его, чье имя неизвестно, в бездну греха.

Не важно, Кристофер он или Терстон.

Терстон или Кристофер.

Какая разница, который из них? Никакой, ибо обоим дал имя сатана.

Он принимает эту судьбу. Хотя и плачет, сотрясаясь в агонии. Стоя на коленях, он клоками рвет на себе волосы. И вдруг, впав в ярость, отталкивает ласкающие руки женщины, его сильные пальцы смыкаются под ее подбородком, она пронзительно кричит, бешено борется, вот теперь пора сделать резкий ловкий рывок, чтобы сломать ей шею, как когда-то Харвуд сломал шею шелудивому псу, который тащился за ними и которого невозможно было отогнать. О, что это за ощущение — почувствовать, как ломаются хрупкие косточки, как Смерть корчится в твоих руках.

Так это был я?

Неужели?

Внезапно, за три дня до казни, приговоренный отказывается от посещений тюремного капеллана . Ибо я спасен настолько, насколько буду спасен.

Кристофер Шенлихт, самый «разрекламированный», «печально известный», «знаменитый» из полудюжины своих «сотоварищей». Этот молодой человек — своего рода тайна, даже для видавших виды надзирателей. И для тюремного врача, обязанного по закону осмотреть его перед казнью или сделать вид, что осматривает, и объявить, поскольку день смерти стремительно приближался, что он «в удовлетворительном» для повешения состоянии.

Высокий, бледный как мертвец, бородатый молодой человек. Молчаливый или замкнутый. Или онемевший от ужаса. Всегда больной: живот подведен, кожа приобрела цвет старой слоновой кости, постоянно дрожит от лихорадки, под носом — слизь, хотя ему удалось избежать пневмонии, малярии, азиатской холеры и кровавого поноса, которые периодически прокатываются волной по «Стене» и уносят самых слабых — в драматическом соответствии с дарвиновским законом выживания сильнейшего, о котором давным-давно, как смутно помнится, одобрительно отзывался Абрахам Лихт. И увидел Бог, что это хорошо, и это было хорошо.

Считается, что приговоренному двадцать пять лет. В документах отмечено, что у него нет (насколько известно) семьи, нет (насколько известно) официальных свидетельств о его предыдущей жизни, нет (насколько известно) прошлого. Возможно, он — жертва амнезии, предполагает один обозреватель. Нет, возражает другой, он — жертва психической болезни. Да нет же, утверждает третий, он просто бездушный преступник, человеческий подвид, которому собственная жизнь безразлична так же, как жизнь той женщины, которую он убил.

И увидел Бог, что это хорошо, и это было… хорошо.

В Игру никогда нельзя играть так, словно это всего лишь игра: но что такое Игра, или что было Игрой, он больше не знает.

Терстон, ты внимательно меня слушаешь?

Ты будешь следовать моему плану?

…тебя отвезут в тюремный морг… а оттуда, по договоренности, в трентонский Погребальный дом… потому что лорд Шоу позаботится, чтобы тебя не хоронили в общей могиле для нищих… оттуда тебя переправят на Манхэттен, где снабдят одеждой, деньгами, документами и всем необходимым… а потом доставят на канадскую границу неподалеку от Кингстона, Онтарио.

Седовласый румяный английский джентльмен продолжает говорить, решившись теперь взять безвольную руку Шенлихта и крепко сжать его пальцы, чтобы заставить слушать, понимать, повиноваться.Между тем как мозг его освобождается. Что-то монотонно пульсирует в голове. Трепещущие крылья ночных бабочек, шмыгающие рядом в канализационной трубе крысы и гигантские жуки в твердых панцирях; топь, огромные пространства заболоченной земли, мраморные облака, отражающиеся в стоячей воде, и рядом — мелькающее вдруг отражение лица… мальчишеского лица… но чьего?.. этого он не видит, потому что глаза его застилают слезы.

Терстон?

Ты будешь следовать моему плану?

И мы воссоединимся опять в Онтарио не позже четвертого июня.

Высокий, шатающийся, дышащий сипло и прерывисто, с ввалившимися от усталости глазами… неужели это Терстон?.. он позволяет Абрахаму на прощание сжать его руку, позволяет Элайше, у которого от слез блестят глаза, обнять его… ведь они братья, как ни трудно сейчас в это поверить . Ибо что значит телесная оболочка человека по сравнению с его душой?Терстон сжимает бесценную маленькую склянку, но прячет глаза от пронзительного взгляда Абрахама Лихта.